Я иду сквозь тебя, пока есть мои силы, даже если уже никуда не иду...
22:05
Как я был адвокатом
Лоттик Баскервилей в очередной раз заставила меня сползти со стула.
Оказывается, некоторые судебные передачи прекрасно вписываются в мою баскервилиаду...ЛИПОВЕЦКАЯ ШАЛАЕВА
Судебная страшилка
Часть 1
Совещательная комната Пашина. На столе грудой свалены вещдоки. Пашин сидит за столом и читает УПК справа налево. За спиной у него стоит Игнатьев, просматривая какую-то папку.
Пашин: Ну-с, дорогой Алексей Михайлович, что вы думаете об этом сценарии?
Игнатьев: Можно подумать, Сергей Анатольевич, у вас глаза на затылке.
Пашин: Дорогой Алексей Михайлович, если бы вы читали о профессиональных деформациях юристов после съёмок в судебных шоу, вы бы постигли разницу между звёздной и лучевой болезнью. Но вы также узнали бы, что глаза на затылке даже в этом случае у юриста не вырастают. Зато передо мной, батенька, стоит этот прекрасно отполированный серебряный кофейник, которым, если не ошибаюсь, вчерашний подсудимый пристукнул трёх человек. Так что вы думаете об этом сценарии, который кто-то умудрился забыть в нашей совещательной комнате?
Игнатьев (пролистывает папку): Зять посадил тёщу в клетку с кроликами... По версии защиты, это внуки пытались вырастить покемона... Бред какой-то. По-моему, эту папку оставили конкуренты из "Судебных страстей" на ДТВ.
Пашин: Поздравляю, Алексей Михайлович, вы превзошли самого себя. Кое-что, правда, стоит подправить.
Игнатьев: Неужели я в чём-то ошибся?
Пашин: Практически во всём. Хотя я согласен с вами в том, что это бред. Но бред слишком мелкий для "Судебных страстей". Если бы креведко было - ещё куда ни шло. Я думаю, это типичный сценарий юмористического дела, который прислали нам зрители. А раз сценарий юмористический, то участвовать в нём придётся прокурору Тимошкину и адвокату Иваниченко. Ну, а поскольку Тимошкин сам знает толк в сценариях, он приложит все усилия, чтобы где-нибудь его ненавязчиво посеять. А вот и он!
Входит Тимошкин.
Тимошкин: Какая жалость! А я всё колебался, где его лучше забыть - здесь или в подвале.
Пашин: Сценарий с вашим участием?
Тимошкин: К сожалению, с моим.
Пашин: А адвокат - Иваниченко?
Тимошкин: Нет, самое странное, что Князев.
Пашин: Ай-яй-яй! Вы серьёзно навредили моим умозаключениям. Но ведь вы пришли ко мне не жаловаться на неуклонно падающее качество сценариев? Это я и без вас знаю.
Тимошкин: Вы угадали, Сергей Анатольевич. Я прошу приобщить к делу вот этот документ... точнее даже сказать - манускрипт. (Вынимает из-под мундира очень пыльный и очень старинный свиток, желтоватый, с обтрёпанными краями. Текст почему-то при этом набран на компьютере) Позвольте прочитать вам это фамильное предание? (Садится и начинает читать) "Много есть свидетельств о прокуроре Липовецкой, но, будучи секретарём суда, я положила себе запротоколировать сию легенду, чтобы читатели мои устрашились. Во времена оны в судебных заседаниях председательствовал судья Бычков, отличавшийся необузданным и шумливым нравом, что сделало его имя притчей во языцех во всём федеральном суде. И вот однажды, а было это в пятницу, 13-го, в суде рассматривалось дело некоей девицы, отличавшейся скромностью и добродетелью. После судебных прений Бычков оставил участников процесса, дабы уединиться в совещательной комнате с чашкой любимого кофе, марку коего я здесь не привожу, ибо спонсоры из них никудышные. Он отсутствовал так долго, что коллеги его начали тревожиться и подкрались к совещательной комнате по залитому лунным светом коридору. И тут волосы зашевелились на головах у бывалых юристов. Посреди совещательной комнаты лежали чёрная мантия и обглоданный судейский молоток - всё, что осталось от Бычкова, а над сими останками стояла страшная ведьма, одетая в прокурорский мундир, но погоны её и лицо светились в темноте. Она повернулась к юристам и сверкнула горящими глазами. В ужасе, не помня себя, бросились юристы расторгать контракты с телекомпанией. А посему провидению препоручаю вас, уважаемые участники процесса, и заклинаю: остерегайтесь выносить оправдательные приговоры в совещательной комнате, когда Липовецкая властвует безраздельно".
Пашин: Интересная история. Для студентов первого курса сойдёт.
Тимошкин: Ну хорошо. (Сворачивает легенду в трубку и передаёт Пашину) А что вы скажете о таинственном исчезновении федерального судьи Смирнова в прошлую пятницу?
Пашин: А это уже другое дело. Так бы и сказали. Он, как говорят, исчез прямо из совещательной коматы?
Тимошкин: Так и было. В тот день я представлял на процессе обвинение, а Трещёв - защиту. После прений Смирнов ушёл в совещательную комнату и долго не появлялся. Пристав Кирилл Геннадьевич пошёл искать его и увидел, что в совещательной комнате пусто, а на полу остались только молоток и ботинки. Но я нашёл ещё кое-что! (Делает большие страшные глаза) На полу совещательной комнаты были следы!
Игнатьев: Мужские или женские?
Тимошкин: Женские! Следы женских туфель. И самое главное - они светились в темноте!!!
Пашин: Ну что ж. Мы берёмся за это дело. Будем искать вашу Липовецкую.
Тимошкин: Нет уж, спасибо, Липовецкой нам не надо. Я хотел ходатайствовать о том, чтобы вы защитили нового судью Шалаева, который появится на передаче в следующем деле, съёмки которого запланированы как раз на пятницу, 13-е?
Входит Шалаев в шубе поверх мантии. В руках у него конверт.
Шалаев: Здравствуйте, коллеги! Чертовски рад вас видеть! Вы знаете, я только-только пришёл в совещательную комнату, даже шубу повесить не успел и вижу - на столе лежит письмо. А я ведь первый день у вас тут работаю, у меня никого знакомых.
Пашин (открывает конверт и читает письмо): "Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от совещательной комнаты". Ну что ж, всё ясно. Эти слова вырезаны из Уголовного кодекса в редакции 1996 года.
Игнатьев: Но как вы догадались?
Пашин: Элементарно, дорогой Алексей Михайлович. Неужели я не узнаю букву "б" из пункта "б" части 3 статьи 126? А в последующих редакциях УК этот пункт утратил силу.
Игнатьев: Но ведь в письме нет ни одной буквы "б"!
Пашин: Конечно, нет. Я же сказал: утратил силу.
Пашин звонит в колокольчик - входит детектив Насонов.
Пашин: Сделайте милость, Алексей Викторович, обыщите здание суда и найдите Уголовный кодекс редакции 1996 года. Только подождите... (Шалаеву) У вас больше ничего не случилось?
Шалаев: Вроде ничего... Хотя... у меня же тапок пропал!
Игнатьев: Какой тапок?
Шалаев: А я в совещательной комнате всегда в тапочки переобуваюсь. Мне в них лучше думается.
Насонов: Одну минуточку, кажется, нас подслушивают...
Подходит к двери и резко дёргает её. В коридоре видна спина убегающего незнакомца в форме судебного пристава.
Пашин: Ушёл! Александр Владимирович, у вас нет знакомого пристава?
Тимошкин (отвечает вместо Шалаева): Как же, Кирилл Геннадьевич. Но он сейчас занят. Пошёл конфисковать имущество.
Игнатьев: Тот самый, который обнаружил пропажу Смирнова... Кто знает, может, он попутно и тапочек конфисковал?
Пашин: Значит, так, Алексей Викторович, проследите заодно, где сейчас может быть этот пристав.
Насонов уходит. Вместо него сразу же входит детектив Лукин.
Лукин: Вот, смотрите, он оставил свою визитную карточку.
Пашин (читает): "Мистер Шерлок Холмс"... Хитёр, ничего не скажешь! Нет уж, коллега, вас одного оставлять нельзя!
Шалаев: Неужели вы будете мне помогать?
Пашин: Нет, вы же знаете, я больше не снимаюсь... Я с вами Игнатьева отправлю. Так что, уважаемый Алексей Михайлович, не оставляйте Александра Владимировича одного. Даже в совещательной комнате.
Часть 2.
Совещательная комната Шалаева. Под стулом лежит один жёлтый тапок. На столе беспорядок. Шалаев и Игнатьев пьют чай. Входит пристав Кирилл Геннадьевич, неся на подносе две тарелки. От них исходит подозрительный запах.
Шалаев (принюхиваясь): Что это, Кирилл Геннадьевич?
Пристав: Овсянка, ваша честь.
Шалаев: Фуууу...
Пристав: Спонсор, ваша честь.
Шалаев: Эххх... (С кислой физиономией принимается за овсянку)
Игнатьев: Э-э... Я лучше пойду погуляю...
Выскальзывает в коридор. Навстречу ему идёт Трещёв с портфелем в руках.
Трещёв: Алексей Михайлович! Вы мне простите мою смелость, но мы, адвокаты, народ нецеремонный, в представлениях не нужда-аемся. Я Трещёв.
Игнатьев: Очень приятно.
Трещёв: Наде-еюсь, эта история не внушила новому судье суеверного страха? Я имею в виду предание о свирепой прокурорше Липове-ецкой.
Игнатьев: Никаких свирепых прокурорш у нас не предусмотрено. Я буду сниматься с Александром Владимировичем.
Трещёв: А что думает Сергей Анатольевич? (Игнатьев подпрыгивает) Не удивля-яйтесь. Вы же с ним два сапога пара. Я так и подумал, что сам Пашин заинтересовался этим де-елом.
Игнатьев: Так Пашин же больше не снимается!
Трещёв: Правильно! Осторожность прежде всего! (Пауза) Знаете, это здание суда никогда не примелькается. А сколько тайн за каждой дверью хранится! Вот здесь, например (показывает зелёную дверь), склад сценариев. Вот попади туда неподготовленный читатель, один неосторожно взятый сценарий, и всё - крышка. Из этого болота одна дорога - в сумасшедший дом. А я проникал в самое сердце этого склада, находил там кое-что стоящее и, представьте, каждый раз возвращался оттуда живым. Вот так. (Смеётся, смотрит в конец коридора) О, простите, пожалуйста, я вас покину - ранее не заявленный свиде-етель. Чрезвычайно редкий экземпляр. Ни слова о любовниках потерпевшей! (Убегает, размахивая портфелем)
Из другой двери выходит Романова.
Романова: Уходите отсюда. Немедленно уходите из передачи!
Игнатьев: Зачем?
Романова: Не спрашивайте! Уходите, и чтоб ноги вашей больше не было на Первом! Идите хоть в "Суд присяжных", там давно судья примелькался. (Оглядываясь) Тс-с! Трещёв идёт. Ничего ему не говорите.
Возвращается Трещёв.
Трещёв: А, это вы, Екатерина Эдуардовна!
Романова: Вы что-то запыхались, Александр Станиславович.
Трещёв: Да, упустил отличного свидетеля! А вы уже познакомились?
Романова: Да, я как раз говорила Александру Владимировичу, что нашему залу суда не хватает реализма - клетку для подсудимых никак не поставят.
Игнатьев: Вы меня с Шалаевым путаете - это он Александр Владимирович. А я вообще прокурор, а не судья.
Романова: Значит, мы говорили, не понимая друг друга...
Откуда-то из-за стены раздаётся страшный рёв. Игнатьев подпрыгивает.
Трещёв: Таинственное место это здание суда.
Романова: Здесь говорят, что так ревёт Липовецкая, когда ищет свою жертву.
Игнатьев: Но вы-то как это объясните?
Трещёв: Я иногда слышу здесь странные звуки. Вы никогда не слышали, как работает китайская дре-ель?
Игнатьев: Нет, нет! Это был голос живого существа!
Трещёв: Ну, тогда, значит, это адвокат Иваниченко в конвойном помещении.
Игнатьев: А что он там делает?
Трещёв: Однажды он так расшумелся, защищая очередного подсудимого, что его по ошибке отвели в конвойное помещение и там заперли. А выпустить уже не могут, потому что подсудимый проглотил ключ, а его оправдали. Вот Иваниченко там сидит и буянит.
Романова: Может, лучше пойдём к нам, посидим?
Трещёв: Пошли, кофе попьём. Кофе в адвокатской комнате варю только я. Только я.
Трещёв и Романова уходят по коридору. Игнатьев следует за ними и, оборачиваясь, видит у двери конвойного помещения пристава Кирилла Геннадьевича, который что-то просовывает под дверь.
Часть 3.
Тем же вечером. Совещательная комната. Шалаев и Игнатьев дочитывают сценарий под бутылку коньяка.
Шалаев: А я говорю, тут п-приговор... ик!.. оправдательный.
Игнатьев: А может, всё-таки, того... обвинительный? Чего вам стоит, а?
Шалаев: Значит, вы говорите, китайская дрель? А эта... Екатерина Эдуардовна? Нет, мне интересно, а что она ещё сказала... ик!.. про клетку?
Игнатьев: Её никак не поставят.
Шалаев: Клетку никак не поставят... Что бы это значило?
Игнатьев: Не поставят, и всё.
Мимо открытой двери на цыпочках проходит Кирилл Геннадьевич.
Игнатьев: Тсс! За мной.
Юристы, громко икая и спотыкаясь, на цыпочках следуют за приставом к двери конвойного помещения. Пристав становится перед дверью и начинает по ней стучать.
Шалаев: Матушка Фемида! Это же азбука Морзе! Они же перестукиваются! (Хватает пристава за шиворот) Ну, рассказывай, кого ты там вызывал! Липовецкую? Или китайскую дрель?
Пристав: Ваша честь, это не моя тайна.
Шалаев: А за отказ от дачи показаний, между прочим, предусмотрена уголовная ответственность. Или тебя не предупреждали?
Пристав: Не-а.
Шалаев: Слушать надо было, а не против меня пакости строить! Зря, что ли, каждый день в суде торчишь?
Подбегает секретарша Третьякова.
Третьякова: Нет-нет, ваша честь! Не против вас! Вы только его не слушайте, ваша честь! Это бедный Анатолий Васильевич! Ну, вы же знаете, его туда посадили, ключ проглотили, в землю закопали, надпись написали, а ему кушать нечего! Вот Кирилл Геннадьевич ему просовывает вафельки под дверь - а то больше ничего не пролезает...
Игнатьев: А ну докажите!
Пристав достаёт из кармана вафлю и заталкивает под дверь. Из конвойного помещения раздаётся чавканье с ярко выраженным украинским акцентом.
Шалаев: Что там такое?
Игнатьев: Там сидит буйный адвокат Иваниченко. Они его кормят.
Шалаев: А зачем?
Игнатьев: Ага, зачем?
Пристав: А что же мне делать, если он мне триста рублей должен? Вот и кормлю, пока новый ключ не сделали.
Игнатьев: А что же он вам тогда деньги под дверь не просунет?
Пристав: Так у него только пятьсот рублей. А у меня сдачи нет. (Третьяковой) Пошли ещё за вафлями.
Уходят.
Шалаев: А давайте его оттуда... ик!.. выкурим!
Игнатьев: Давайте!
Шалаев: И всё тогда кончится?
Игнатьев: Не кончится... ик!
Вооружившись молотком Шалаева и шариковой ручкой, юристы целеустремлённо взламывают замок. Неожиданно из-за стены доносится уже знакомый страшный рёв.
Шалаев: Это... это что?
Игнатьев: Трещёв говорил, это китайская дрель... то есть Иваниченко.
Шалаев: Не вводите суд в заблуждение. Иваниченко тут, а оно там. (Скрёбот из-за двери подтверждает его версию) Ну скажите, это ведь Липовецкая?
Игнатьев: Романова утверждает, что так воет Липовецкая, когда ищет свою... жертву.
Шалаев: Ну да, и вокруг Смирнова тоже были следы... А пошли и её поймаем!
Юристы бодро двигают по коридору. Неожиданно в конце коридора появляется странная фигура в костюме назгула и тут же исчезает.
Шалаев: А это кто ещё?
Игнатьев: Ужас, летящий на крыльях ночи... Пошли-ка отсюда.
Не раздумывая, Шалаев и Игнатьев улепётывают в совещательную комнату.
Часть 4.
На следующее утро. Совещательная комната. Игнатьев ест овсянку. Входит Кирилл Геннадьевич.
Игнатьев: А у вас ничего повкуснее не найдётся? Хотя бы вафельки лишней?
Пристав: Вафельки нет. Анатолий Васильевич всё давеча съел. Я, конечно, не участник процесса, а вы не судья, но вы можете приобщить к материалам дела кое-что важное?.. Насчёт Смирнова. Все говорят, что он был в совещательной комнате один. А я знаю, что не один. Он собирался встретиться с женщиной.
Игнатьев: И нарушить тайну совещательной комнаты?! Откуда вы знаете?
Пристав: Мы с Еленой Сергеевной разбирали бумаги, не приобщённые к делу, и нашли вот это. (Кладёт перед Игнатьевым записку)
Игнатьев (читает): "Умоляю вас, как юрист юриста - съешьте это письмо и откройте мне дверь совещательной комнаты в без пяти шесть. Е.З.". Это же время перед вынесением приговора! (Задумчиво) Но почему же Смирнов не съел записку?
Пристав: Почему не съел? Съел как миленький. Прямо при мне. Только сначала велел ксерокопию сделать.
Игнатьев: Вот это профессиональная деформация! А кто такая Е.З.?
Пристав: Понятия не имею.
В комнату заглядывает Тимошкин.
Тимошкин (удручённо): Алексей Михайлович, вы моего сценария не видели? Я его всё-таки потерял.
Игнатьев: Так разве это плохо?
Тимошкин: Ещё как! Ко мне таракан заполз, а Уголовный кодекс на него переводить жалко...
Игнатьев: Вы лучше скажите, Алексей Владимирович: вам не знакома женщина-юрист с инициалами Е.З.?
Тимошкин (почесав в затылке): Ну, наверное, это Елена Ивановна Звездина. Адвокат. Только она уже несколько месяцев не снимается. Но, если повезёт, её ещё можно отловить в здании суда.
Игнатьев: Спасибо! (Выскакивает наружу)
Через некоторое время в буфете. Игнатьев беседует со Звездиной.
Игнатьев: Так как же, Елена Ивановна, писали вы Смирнову или не писали?
Звездина: Если вы вскрыли Смирнова и нашли у него в животе мою записку, вы и сами всё знаете.
Игнатьев: А что вы скажете вот на это? (Показывает Звездиной копию записки)
Звездина (всхлипывает): Значит, нет на свете джентльменов!
Игнатьев (обиделся за себя): Ну почему так сразу? Только всё-таки Смирнов сначала юрист, а потом уже джентльмен. Надо было как джентльмена умолять. Может, теперь вы всё-таки скажете, о чём хотели поговорить со Смирновым.
Звездина: Ну хорошо... Меня уже несколько месяцев не приглашают сниматься. А в тот день, когда пропал Смирнов, я узнала, что в следующем деле срочно понадобился второй адвокат. Мне сказали, что сценарий переделывает сам Смирнов и шоколадку сунуть, если что, надо ему...
Игнатьев: А вы, значит, предпочли накормить его запиской. А в совещательную-то комнату зачем полезли?
Звездина: А когда его ещё отловишь?
Игнатьев: Так что же случилось в совещательной комнате?
Звездина: Я там не была!
Игнатьев: Почему?
Звездина: Не была, и всё. Второго подсудимого из сценария всё равно убрали.
Игнатьев, почесав в затылке, тяжко вздыхает и уходит. У двери в буфет его догоняет Улищенко.
Улищенко: Что же вы, Алексей Михайлович, старых коллег-то не навещаете? Или с Шалаевым лучше под коньячок работается?
Игнатьев: Э-э... Скажем так: лучше, но не работается.
Улищенко: Вот и я о чём! Возвращайтесь ко мне, в самом деле, мы с вами такого подсудимого поймаем, что у Шалаева от зависти вся борода вылезет! Вы знаете, что в конвойном помещении кто-то прячется?
Игнатьев: Знаю. Иваниченко.
Улищенко: Что Иваниченко! Я про другое конвойное помещение, у которого дверь не запирается! Я сама видела, как помощник детектива носит туда "доширак"!
Игнатьев: А этот, который там живёт - он в костюме назгула?
Улищенко: По-моему, дементора...
Игнатьев: Всё ясно. Спасибо, ваша честь, разрешите перерыв в заседании? (Удирает)
Улищенко: А как же я?
В эту минуту к буфету подходит Тимошкин. Улищенко хватает его за пухлый локоть и начинает бормотать что-то про ловлю дементора.
У второго конвойного помещения. Игнатьев сосредоточенно пинает дверь ногой. Неожиданно в коридоре появляется фигура в костюме назгула.
Игнатьев: Мама... (Дёргает дверь на себя, она открывается)
Назгул: Что же вы, батенька Алексей Михайлович, читать разучились? Тут ведь в уголке написано - "На себя"...
Назгул снимает капюшон. Это Пашин.
Игнатьев: А говорили - больше не снимаетесь...
Пашин: Это, коллега, отвлекающий манёвр. Вы, между прочим, столько спонсорской овсянки съели, а не знаете, что Звездина и Трещёв должны были вместе сниматься в следующем деле Смирнова...
Игнатьев: Это-то я как раз узнал...
Пашин: А вот что она только ради Трещёва не уходит из передачи, знаете?
Игнатьев: А это я первый раз слышу... Но к чему всё это ведёт?
Пашин: А вот этого я и сам пока не знаю. Но на вашем месте я бы не...
Его прерывает страшный вой из-за стены.
Пашин: Это Липовецкая! Бежим!
Пашин и Игнатьев добегают до второго конвойного помещения. Дверь открыта. На полу валяется жёлтый тапок.
Конец 4 части.
Часть 5.
Пашин и Игнатьев с несчастными физиономиями стоят посреди пустого конвойного помещения.
Игнатьев: Это тапок Шалаева!
Пашин: Я так и знал. Это доказывает, что Липовецкая существует. Её натаскали на запах этого тапка!
Игнатьев: Но что же Александру Владимировичу здесь понадобилось? (Заглядывает под нары) А вот и ботинки! Всё ясно: она проглотила Шалаева, а ботинки остались!
Пашин: Опять вы поспешили, Алексей Михайлович. Смотрите! (Вытряхивает из ботинка вафельные крошки) Это ботинки буйного Иваниченко. Значит, Липовецкая напала на него... (Прислушиваясь) Неужели он сам? Тс-с, ни слова!
Появляется Трещёв.
Трещёв: Добрый вечер, колле-еги. А это что? Неужели тапки Шалаева?
Пашин: Никакого Шалаева здесь не было. Посудите сами - кто будет ходить по зданию суда в одном тапке, да ещё жёлтом?
Трещёв (удерживая челюсть от падения): А что здесь произошло?
Пашин: Наверное, Иваниченко всё-таки нашёл способ отсюда выбраться. Ну, и сбежал, чтобы долг приставу не отдавать.
Игнатьев: Вон, даже ботинки на радостях позабыл.
Трещёв: Поня-ятно. (Хочет уйти)
Игнатьев: Стоп, а зачем вам понадобился Шалаев?
Трещёв: Для репети-иции. (Уходит)
Пашин: Как точно сказано...
Совещательная комната Шалаева.
Пашин: Ну что, Александр Владимирович, готовы к сегодняшним съёмкам?
Шалаев: Вы знаете, Екатерина Эдуардовна согласилась быть защитником! Теперь если Алексей Михайлович будет представлять обвинение...
Пашин: Вот этого, к сожалению, мы вам не обещаем. Дело в том, что сейчас мы поедем судить КВН. (Игнатьев хватается за шкаф, чтобы не выпасть в осадок, и роняет его. Становится видно, что за шкафом висят портреты участников разных судебных передач и почему-то - Олега Янковского)
Шалаев: И бросите меня наедине с этой ужасной Липовецкой? Когда по сценарию прямо-таки просится оправдательный приговор?
Пашин: Спокойно, коллега. Вы не на государственном заводе - выносите что хотите. А прокурором пусть Тимошкин будет. Вы, главное, следите, чтоб он опять сценарий не потерял...
Шалаев: Ну ладно, я пойду в зал суда. (Уходит)
Пашин (смотрит на портреты): Стоп! А это что?
Игнатьев: Это не я!
Пашин: Да вижу, что не вы. Вот это что? (Показывает на портрет Янковского)
Игнатьев: А-а! Ну конечно! Значит, кто-то из участников нашей передачи тоже Баскервиль! (Чешет в затылке) Или барон Мюнхгаузен.
Пашин: Так или иначе, а в случае с вами он свою задачу выполнил. Разве непонятно, что его повесили только для отвода глаз? Вы что, (смотрит в лупу) не заметили отпечатков пальцев Трещёва?
Игнатьев: Час от часу не легче! Зачем он повесил портрет?
Пашин: Как зачем? Чтобы отвести подозрение от себя. Все ведь подумают на Мюнхгаузена, и никто не вспомнит, что Трещёв-то, между прочим, тоже бывший судья.
Игнатьев: Так он метит в судьи? И для этого натравил на Смирнова дикую прокуроршу?
Пашин: А чтобы Смирнов оставил дверь открытой, заставил Звездину написать письмо. Убедил её, что понадобится второй адвокат, а потом точно так же разубедил. Этот всех уболтает.
Игнатьев: Значит, нам надо спешить! Ведь Шалаев уже пошёл в зал суда!
Пашин: Надо, надо. Эй, Кирилл Геннадьевич, будьте любезны, отловите-ка нам Тимошкина! Лишний представитель прокуратуры не помешает.
Зал суда. Всё готово к процессу, но никого нет. Под адвокатским столом лежит связанная Романова с апельсином во рту. Из-за потайной двери, толкаясь, выглядывают Пашин, Игнатьев и Тимошкин. Входит Шалаев.
Шалаев: Странно, никого нету... Ни Тимошкина, ни Романовой. (Романова мычит сквозь апельсин, но Шалаев её не замечает) И подсудимого нет. И свидетелей тоже. Кого же мне судить, а? (Останавливается посреди зала с молотком в руке)
Входит Трещёв, пряча за спиной второй жёлтый тапок.
Шалаев: Ну, наконец-то вы! Теперь только прокурора не хватает...
Трещёв: Это точно, не хватает... (Помахивает в воздухе тапком) Ирина Геннадьевна, фас!
Свет гаснет. Из боковой двери в зал врывается Липовецкая. У неё распущенные волосы и дикие глаза. Лицо и погоны светятся в темноте. Липовецкая с рычанием начинает гоняться за Шалаевым.
Шалаев: Ой, мама... Выноси, Фемида-заступница!
Подпрыгивает, потеряв оба ботинка, и зацепляется за люстру, но тут же падает вниз, с удивлением обнаружив, что держит в охапке что-то покрытое пылью и паутиной.
Шалаев: Мама... а это ещё что?!
Что-то (ворчливо): Да я, Смирнов. Месяц тут на потолке живу, от Липовецкой вашей прячусь. Не емши, не пимши.
Вбегает Пашин, за ним Игнатьев и Тимошкин, таща составные части клетки для подсудимых.
Пашин (включает свет): Встать, суд идёт!
Липовецкая перестаёт носиться и вытягивается по стойке "смирно". Тимошкин и Игнатьев быстренько сооружают вокруг неё клетку и запирают её на огромный амбарный замок.
Пашин (Трещёву): Сдавайтесь, вы окружены!
Трещёв (выбрасывает тапок): Живым не дамся! У меня ещё осталось право на реплику! (Убегает)
Игнатьев бросается было в погоню, но вдруг замечает под столом Романову, вытаскивает её и развязывает.
Игнатьев: Куда он побежал?!
Пашин (подходит и вынимает у Романовой изо рта апельсин, который тут же хватает Тимошкин и начинает жевать): Где он прячется?
Романова: Он может быть только в одном месте. На складе сценариев. Кроме него, никто туда уже не суётся. Ах, почему я там верёвочку не натянула?
Оставив Романову на попечение Шалаева, Пашин, Игнатьев и Тимошкин бросаются в погоню.
Тимошкин (на ходу чавкая апельсином): Собачья работа... Поесть и то с вами не успеешь...
Юристы подбегают к двери сценарного склада и видят Трещёва, пробирающегося между шкафами.
Пашин: Сдавайтесь, Александр Станиславович! Вам всё равно не уйти!
Трещёв: Не дождё-ётесь!
Натыкается на большой шкаф и падает. Дверцы шкафа распахиваются, из них прямо на Трещёва извергается целая груда бумаг, бумажек и бумаженций со сценариями, погребая его под собой.
Пашин (осторожно, как по болоту, подходит к куче бумаг, берёт первый попавшийся лист и читает): Культ Ктулху... бабушка-сатанистка... следователь - любовник судебного пристава... Фи. (Брезгливо бросает лист) Нет, тут мы уже не помощники. Из этого болота даже он не выберется. Идёмте, господа! Пора, наконец, порвать с традициями и снять новый выпуск "Федерального судьи"!
Все торжественно уходят.
ВРОДЕ БЫ КОНЕЦ
Через некоторое время...
Из-под неподвижной поверхности сценарной кучи показывается рука, нашаривает зелёный галстук и дёргает...
ВОТ ТЕПЕРЬ ТОЧНО КОНЕЦ
Оказывается, некоторые судебные передачи прекрасно вписываются в мою баскервилиаду...ЛИПОВЕЦКАЯ ШАЛАЕВА
Судебная страшилка
Часть 1
Совещательная комната Пашина. На столе грудой свалены вещдоки. Пашин сидит за столом и читает УПК справа налево. За спиной у него стоит Игнатьев, просматривая какую-то папку.
Пашин: Ну-с, дорогой Алексей Михайлович, что вы думаете об этом сценарии?
Игнатьев: Можно подумать, Сергей Анатольевич, у вас глаза на затылке.
Пашин: Дорогой Алексей Михайлович, если бы вы читали о профессиональных деформациях юристов после съёмок в судебных шоу, вы бы постигли разницу между звёздной и лучевой болезнью. Но вы также узнали бы, что глаза на затылке даже в этом случае у юриста не вырастают. Зато передо мной, батенька, стоит этот прекрасно отполированный серебряный кофейник, которым, если не ошибаюсь, вчерашний подсудимый пристукнул трёх человек. Так что вы думаете об этом сценарии, который кто-то умудрился забыть в нашей совещательной комнате?
Игнатьев (пролистывает папку): Зять посадил тёщу в клетку с кроликами... По версии защиты, это внуки пытались вырастить покемона... Бред какой-то. По-моему, эту папку оставили конкуренты из "Судебных страстей" на ДТВ.
Пашин: Поздравляю, Алексей Михайлович, вы превзошли самого себя. Кое-что, правда, стоит подправить.
Игнатьев: Неужели я в чём-то ошибся?
Пашин: Практически во всём. Хотя я согласен с вами в том, что это бред. Но бред слишком мелкий для "Судебных страстей". Если бы креведко было - ещё куда ни шло. Я думаю, это типичный сценарий юмористического дела, который прислали нам зрители. А раз сценарий юмористический, то участвовать в нём придётся прокурору Тимошкину и адвокату Иваниченко. Ну, а поскольку Тимошкин сам знает толк в сценариях, он приложит все усилия, чтобы где-нибудь его ненавязчиво посеять. А вот и он!
Входит Тимошкин.
Тимошкин: Какая жалость! А я всё колебался, где его лучше забыть - здесь или в подвале.
Пашин: Сценарий с вашим участием?
Тимошкин: К сожалению, с моим.
Пашин: А адвокат - Иваниченко?
Тимошкин: Нет, самое странное, что Князев.
Пашин: Ай-яй-яй! Вы серьёзно навредили моим умозаключениям. Но ведь вы пришли ко мне не жаловаться на неуклонно падающее качество сценариев? Это я и без вас знаю.
Тимошкин: Вы угадали, Сергей Анатольевич. Я прошу приобщить к делу вот этот документ... точнее даже сказать - манускрипт. (Вынимает из-под мундира очень пыльный и очень старинный свиток, желтоватый, с обтрёпанными краями. Текст почему-то при этом набран на компьютере) Позвольте прочитать вам это фамильное предание? (Садится и начинает читать) "Много есть свидетельств о прокуроре Липовецкой, но, будучи секретарём суда, я положила себе запротоколировать сию легенду, чтобы читатели мои устрашились. Во времена оны в судебных заседаниях председательствовал судья Бычков, отличавшийся необузданным и шумливым нравом, что сделало его имя притчей во языцех во всём федеральном суде. И вот однажды, а было это в пятницу, 13-го, в суде рассматривалось дело некоей девицы, отличавшейся скромностью и добродетелью. После судебных прений Бычков оставил участников процесса, дабы уединиться в совещательной комнате с чашкой любимого кофе, марку коего я здесь не привожу, ибо спонсоры из них никудышные. Он отсутствовал так долго, что коллеги его начали тревожиться и подкрались к совещательной комнате по залитому лунным светом коридору. И тут волосы зашевелились на головах у бывалых юристов. Посреди совещательной комнаты лежали чёрная мантия и обглоданный судейский молоток - всё, что осталось от Бычкова, а над сими останками стояла страшная ведьма, одетая в прокурорский мундир, но погоны её и лицо светились в темноте. Она повернулась к юристам и сверкнула горящими глазами. В ужасе, не помня себя, бросились юристы расторгать контракты с телекомпанией. А посему провидению препоручаю вас, уважаемые участники процесса, и заклинаю: остерегайтесь выносить оправдательные приговоры в совещательной комнате, когда Липовецкая властвует безраздельно".
Пашин: Интересная история. Для студентов первого курса сойдёт.
Тимошкин: Ну хорошо. (Сворачивает легенду в трубку и передаёт Пашину) А что вы скажете о таинственном исчезновении федерального судьи Смирнова в прошлую пятницу?
Пашин: А это уже другое дело. Так бы и сказали. Он, как говорят, исчез прямо из совещательной коматы?
Тимошкин: Так и было. В тот день я представлял на процессе обвинение, а Трещёв - защиту. После прений Смирнов ушёл в совещательную комнату и долго не появлялся. Пристав Кирилл Геннадьевич пошёл искать его и увидел, что в совещательной комнате пусто, а на полу остались только молоток и ботинки. Но я нашёл ещё кое-что! (Делает большие страшные глаза) На полу совещательной комнаты были следы!
Игнатьев: Мужские или женские?
Тимошкин: Женские! Следы женских туфель. И самое главное - они светились в темноте!!!
Пашин: Ну что ж. Мы берёмся за это дело. Будем искать вашу Липовецкую.
Тимошкин: Нет уж, спасибо, Липовецкой нам не надо. Я хотел ходатайствовать о том, чтобы вы защитили нового судью Шалаева, который появится на передаче в следующем деле, съёмки которого запланированы как раз на пятницу, 13-е?
Входит Шалаев в шубе поверх мантии. В руках у него конверт.
Шалаев: Здравствуйте, коллеги! Чертовски рад вас видеть! Вы знаете, я только-только пришёл в совещательную комнату, даже шубу повесить не успел и вижу - на столе лежит письмо. А я ведь первый день у вас тут работаю, у меня никого знакомых.
Пашин (открывает конверт и читает письмо): "Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от совещательной комнаты". Ну что ж, всё ясно. Эти слова вырезаны из Уголовного кодекса в редакции 1996 года.
Игнатьев: Но как вы догадались?
Пашин: Элементарно, дорогой Алексей Михайлович. Неужели я не узнаю букву "б" из пункта "б" части 3 статьи 126? А в последующих редакциях УК этот пункт утратил силу.
Игнатьев: Но ведь в письме нет ни одной буквы "б"!
Пашин: Конечно, нет. Я же сказал: утратил силу.
Пашин звонит в колокольчик - входит детектив Насонов.
Пашин: Сделайте милость, Алексей Викторович, обыщите здание суда и найдите Уголовный кодекс редакции 1996 года. Только подождите... (Шалаеву) У вас больше ничего не случилось?
Шалаев: Вроде ничего... Хотя... у меня же тапок пропал!
Игнатьев: Какой тапок?
Шалаев: А я в совещательной комнате всегда в тапочки переобуваюсь. Мне в них лучше думается.
Насонов: Одну минуточку, кажется, нас подслушивают...
Подходит к двери и резко дёргает её. В коридоре видна спина убегающего незнакомца в форме судебного пристава.
Пашин: Ушёл! Александр Владимирович, у вас нет знакомого пристава?
Тимошкин (отвечает вместо Шалаева): Как же, Кирилл Геннадьевич. Но он сейчас занят. Пошёл конфисковать имущество.
Игнатьев: Тот самый, который обнаружил пропажу Смирнова... Кто знает, может, он попутно и тапочек конфисковал?
Пашин: Значит, так, Алексей Викторович, проследите заодно, где сейчас может быть этот пристав.
Насонов уходит. Вместо него сразу же входит детектив Лукин.
Лукин: Вот, смотрите, он оставил свою визитную карточку.
Пашин (читает): "Мистер Шерлок Холмс"... Хитёр, ничего не скажешь! Нет уж, коллега, вас одного оставлять нельзя!
Шалаев: Неужели вы будете мне помогать?
Пашин: Нет, вы же знаете, я больше не снимаюсь... Я с вами Игнатьева отправлю. Так что, уважаемый Алексей Михайлович, не оставляйте Александра Владимировича одного. Даже в совещательной комнате.
Часть 2.
Совещательная комната Шалаева. Под стулом лежит один жёлтый тапок. На столе беспорядок. Шалаев и Игнатьев пьют чай. Входит пристав Кирилл Геннадьевич, неся на подносе две тарелки. От них исходит подозрительный запах.
Шалаев (принюхиваясь): Что это, Кирилл Геннадьевич?
Пристав: Овсянка, ваша честь.
Шалаев: Фуууу...
Пристав: Спонсор, ваша честь.
Шалаев: Эххх... (С кислой физиономией принимается за овсянку)
Игнатьев: Э-э... Я лучше пойду погуляю...
Выскальзывает в коридор. Навстречу ему идёт Трещёв с портфелем в руках.
Трещёв: Алексей Михайлович! Вы мне простите мою смелость, но мы, адвокаты, народ нецеремонный, в представлениях не нужда-аемся. Я Трещёв.
Игнатьев: Очень приятно.
Трещёв: Наде-еюсь, эта история не внушила новому судье суеверного страха? Я имею в виду предание о свирепой прокурорше Липове-ецкой.
Игнатьев: Никаких свирепых прокурорш у нас не предусмотрено. Я буду сниматься с Александром Владимировичем.
Трещёв: А что думает Сергей Анатольевич? (Игнатьев подпрыгивает) Не удивля-яйтесь. Вы же с ним два сапога пара. Я так и подумал, что сам Пашин заинтересовался этим де-елом.
Игнатьев: Так Пашин же больше не снимается!
Трещёв: Правильно! Осторожность прежде всего! (Пауза) Знаете, это здание суда никогда не примелькается. А сколько тайн за каждой дверью хранится! Вот здесь, например (показывает зелёную дверь), склад сценариев. Вот попади туда неподготовленный читатель, один неосторожно взятый сценарий, и всё - крышка. Из этого болота одна дорога - в сумасшедший дом. А я проникал в самое сердце этого склада, находил там кое-что стоящее и, представьте, каждый раз возвращался оттуда живым. Вот так. (Смеётся, смотрит в конец коридора) О, простите, пожалуйста, я вас покину - ранее не заявленный свиде-етель. Чрезвычайно редкий экземпляр. Ни слова о любовниках потерпевшей! (Убегает, размахивая портфелем)
Из другой двери выходит Романова.
Романова: Уходите отсюда. Немедленно уходите из передачи!
Игнатьев: Зачем?
Романова: Не спрашивайте! Уходите, и чтоб ноги вашей больше не было на Первом! Идите хоть в "Суд присяжных", там давно судья примелькался. (Оглядываясь) Тс-с! Трещёв идёт. Ничего ему не говорите.
Возвращается Трещёв.
Трещёв: А, это вы, Екатерина Эдуардовна!
Романова: Вы что-то запыхались, Александр Станиславович.
Трещёв: Да, упустил отличного свидетеля! А вы уже познакомились?
Романова: Да, я как раз говорила Александру Владимировичу, что нашему залу суда не хватает реализма - клетку для подсудимых никак не поставят.
Игнатьев: Вы меня с Шалаевым путаете - это он Александр Владимирович. А я вообще прокурор, а не судья.
Романова: Значит, мы говорили, не понимая друг друга...
Откуда-то из-за стены раздаётся страшный рёв. Игнатьев подпрыгивает.
Трещёв: Таинственное место это здание суда.
Романова: Здесь говорят, что так ревёт Липовецкая, когда ищет свою жертву.
Игнатьев: Но вы-то как это объясните?
Трещёв: Я иногда слышу здесь странные звуки. Вы никогда не слышали, как работает китайская дре-ель?
Игнатьев: Нет, нет! Это был голос живого существа!
Трещёв: Ну, тогда, значит, это адвокат Иваниченко в конвойном помещении.
Игнатьев: А что он там делает?
Трещёв: Однажды он так расшумелся, защищая очередного подсудимого, что его по ошибке отвели в конвойное помещение и там заперли. А выпустить уже не могут, потому что подсудимый проглотил ключ, а его оправдали. Вот Иваниченко там сидит и буянит.
Романова: Может, лучше пойдём к нам, посидим?
Трещёв: Пошли, кофе попьём. Кофе в адвокатской комнате варю только я. Только я.
Трещёв и Романова уходят по коридору. Игнатьев следует за ними и, оборачиваясь, видит у двери конвойного помещения пристава Кирилла Геннадьевича, который что-то просовывает под дверь.
Часть 3.
Тем же вечером. Совещательная комната. Шалаев и Игнатьев дочитывают сценарий под бутылку коньяка.
Шалаев: А я говорю, тут п-приговор... ик!.. оправдательный.
Игнатьев: А может, всё-таки, того... обвинительный? Чего вам стоит, а?
Шалаев: Значит, вы говорите, китайская дрель? А эта... Екатерина Эдуардовна? Нет, мне интересно, а что она ещё сказала... ик!.. про клетку?
Игнатьев: Её никак не поставят.
Шалаев: Клетку никак не поставят... Что бы это значило?
Игнатьев: Не поставят, и всё.
Мимо открытой двери на цыпочках проходит Кирилл Геннадьевич.
Игнатьев: Тсс! За мной.
Юристы, громко икая и спотыкаясь, на цыпочках следуют за приставом к двери конвойного помещения. Пристав становится перед дверью и начинает по ней стучать.
Шалаев: Матушка Фемида! Это же азбука Морзе! Они же перестукиваются! (Хватает пристава за шиворот) Ну, рассказывай, кого ты там вызывал! Липовецкую? Или китайскую дрель?
Пристав: Ваша честь, это не моя тайна.
Шалаев: А за отказ от дачи показаний, между прочим, предусмотрена уголовная ответственность. Или тебя не предупреждали?
Пристав: Не-а.
Шалаев: Слушать надо было, а не против меня пакости строить! Зря, что ли, каждый день в суде торчишь?
Подбегает секретарша Третьякова.
Третьякова: Нет-нет, ваша честь! Не против вас! Вы только его не слушайте, ваша честь! Это бедный Анатолий Васильевич! Ну, вы же знаете, его туда посадили, ключ проглотили, в землю закопали, надпись написали, а ему кушать нечего! Вот Кирилл Геннадьевич ему просовывает вафельки под дверь - а то больше ничего не пролезает...
Игнатьев: А ну докажите!
Пристав достаёт из кармана вафлю и заталкивает под дверь. Из конвойного помещения раздаётся чавканье с ярко выраженным украинским акцентом.
Шалаев: Что там такое?
Игнатьев: Там сидит буйный адвокат Иваниченко. Они его кормят.
Шалаев: А зачем?
Игнатьев: Ага, зачем?
Пристав: А что же мне делать, если он мне триста рублей должен? Вот и кормлю, пока новый ключ не сделали.
Игнатьев: А что же он вам тогда деньги под дверь не просунет?
Пристав: Так у него только пятьсот рублей. А у меня сдачи нет. (Третьяковой) Пошли ещё за вафлями.
Уходят.
Шалаев: А давайте его оттуда... ик!.. выкурим!
Игнатьев: Давайте!
Шалаев: И всё тогда кончится?
Игнатьев: Не кончится... ик!
Вооружившись молотком Шалаева и шариковой ручкой, юристы целеустремлённо взламывают замок. Неожиданно из-за стены доносится уже знакомый страшный рёв.
Шалаев: Это... это что?
Игнатьев: Трещёв говорил, это китайская дрель... то есть Иваниченко.
Шалаев: Не вводите суд в заблуждение. Иваниченко тут, а оно там. (Скрёбот из-за двери подтверждает его версию) Ну скажите, это ведь Липовецкая?
Игнатьев: Романова утверждает, что так воет Липовецкая, когда ищет свою... жертву.
Шалаев: Ну да, и вокруг Смирнова тоже были следы... А пошли и её поймаем!
Юристы бодро двигают по коридору. Неожиданно в конце коридора появляется странная фигура в костюме назгула и тут же исчезает.
Шалаев: А это кто ещё?
Игнатьев: Ужас, летящий на крыльях ночи... Пошли-ка отсюда.
Не раздумывая, Шалаев и Игнатьев улепётывают в совещательную комнату.
Часть 4.
На следующее утро. Совещательная комната. Игнатьев ест овсянку. Входит Кирилл Геннадьевич.
Игнатьев: А у вас ничего повкуснее не найдётся? Хотя бы вафельки лишней?
Пристав: Вафельки нет. Анатолий Васильевич всё давеча съел. Я, конечно, не участник процесса, а вы не судья, но вы можете приобщить к материалам дела кое-что важное?.. Насчёт Смирнова. Все говорят, что он был в совещательной комнате один. А я знаю, что не один. Он собирался встретиться с женщиной.
Игнатьев: И нарушить тайну совещательной комнаты?! Откуда вы знаете?
Пристав: Мы с Еленой Сергеевной разбирали бумаги, не приобщённые к делу, и нашли вот это. (Кладёт перед Игнатьевым записку)
Игнатьев (читает): "Умоляю вас, как юрист юриста - съешьте это письмо и откройте мне дверь совещательной комнаты в без пяти шесть. Е.З.". Это же время перед вынесением приговора! (Задумчиво) Но почему же Смирнов не съел записку?
Пристав: Почему не съел? Съел как миленький. Прямо при мне. Только сначала велел ксерокопию сделать.
Игнатьев: Вот это профессиональная деформация! А кто такая Е.З.?
Пристав: Понятия не имею.
В комнату заглядывает Тимошкин.
Тимошкин (удручённо): Алексей Михайлович, вы моего сценария не видели? Я его всё-таки потерял.
Игнатьев: Так разве это плохо?
Тимошкин: Ещё как! Ко мне таракан заполз, а Уголовный кодекс на него переводить жалко...
Игнатьев: Вы лучше скажите, Алексей Владимирович: вам не знакома женщина-юрист с инициалами Е.З.?
Тимошкин (почесав в затылке): Ну, наверное, это Елена Ивановна Звездина. Адвокат. Только она уже несколько месяцев не снимается. Но, если повезёт, её ещё можно отловить в здании суда.
Игнатьев: Спасибо! (Выскакивает наружу)
Через некоторое время в буфете. Игнатьев беседует со Звездиной.
Игнатьев: Так как же, Елена Ивановна, писали вы Смирнову или не писали?
Звездина: Если вы вскрыли Смирнова и нашли у него в животе мою записку, вы и сами всё знаете.
Игнатьев: А что вы скажете вот на это? (Показывает Звездиной копию записки)
Звездина (всхлипывает): Значит, нет на свете джентльменов!
Игнатьев (обиделся за себя): Ну почему так сразу? Только всё-таки Смирнов сначала юрист, а потом уже джентльмен. Надо было как джентльмена умолять. Может, теперь вы всё-таки скажете, о чём хотели поговорить со Смирновым.
Звездина: Ну хорошо... Меня уже несколько месяцев не приглашают сниматься. А в тот день, когда пропал Смирнов, я узнала, что в следующем деле срочно понадобился второй адвокат. Мне сказали, что сценарий переделывает сам Смирнов и шоколадку сунуть, если что, надо ему...
Игнатьев: А вы, значит, предпочли накормить его запиской. А в совещательную-то комнату зачем полезли?
Звездина: А когда его ещё отловишь?
Игнатьев: Так что же случилось в совещательной комнате?
Звездина: Я там не была!
Игнатьев: Почему?
Звездина: Не была, и всё. Второго подсудимого из сценария всё равно убрали.
Игнатьев, почесав в затылке, тяжко вздыхает и уходит. У двери в буфет его догоняет Улищенко.
Улищенко: Что же вы, Алексей Михайлович, старых коллег-то не навещаете? Или с Шалаевым лучше под коньячок работается?
Игнатьев: Э-э... Скажем так: лучше, но не работается.
Улищенко: Вот и я о чём! Возвращайтесь ко мне, в самом деле, мы с вами такого подсудимого поймаем, что у Шалаева от зависти вся борода вылезет! Вы знаете, что в конвойном помещении кто-то прячется?
Игнатьев: Знаю. Иваниченко.
Улищенко: Что Иваниченко! Я про другое конвойное помещение, у которого дверь не запирается! Я сама видела, как помощник детектива носит туда "доширак"!
Игнатьев: А этот, который там живёт - он в костюме назгула?
Улищенко: По-моему, дементора...
Игнатьев: Всё ясно. Спасибо, ваша честь, разрешите перерыв в заседании? (Удирает)
Улищенко: А как же я?
В эту минуту к буфету подходит Тимошкин. Улищенко хватает его за пухлый локоть и начинает бормотать что-то про ловлю дементора.
У второго конвойного помещения. Игнатьев сосредоточенно пинает дверь ногой. Неожиданно в коридоре появляется фигура в костюме назгула.
Игнатьев: Мама... (Дёргает дверь на себя, она открывается)
Назгул: Что же вы, батенька Алексей Михайлович, читать разучились? Тут ведь в уголке написано - "На себя"...
Назгул снимает капюшон. Это Пашин.
Игнатьев: А говорили - больше не снимаетесь...
Пашин: Это, коллега, отвлекающий манёвр. Вы, между прочим, столько спонсорской овсянки съели, а не знаете, что Звездина и Трещёв должны были вместе сниматься в следующем деле Смирнова...
Игнатьев: Это-то я как раз узнал...
Пашин: А вот что она только ради Трещёва не уходит из передачи, знаете?
Игнатьев: А это я первый раз слышу... Но к чему всё это ведёт?
Пашин: А вот этого я и сам пока не знаю. Но на вашем месте я бы не...
Его прерывает страшный вой из-за стены.
Пашин: Это Липовецкая! Бежим!
Пашин и Игнатьев добегают до второго конвойного помещения. Дверь открыта. На полу валяется жёлтый тапок.
Конец 4 части.
Часть 5.
Пашин и Игнатьев с несчастными физиономиями стоят посреди пустого конвойного помещения.
Игнатьев: Это тапок Шалаева!
Пашин: Я так и знал. Это доказывает, что Липовецкая существует. Её натаскали на запах этого тапка!
Игнатьев: Но что же Александру Владимировичу здесь понадобилось? (Заглядывает под нары) А вот и ботинки! Всё ясно: она проглотила Шалаева, а ботинки остались!
Пашин: Опять вы поспешили, Алексей Михайлович. Смотрите! (Вытряхивает из ботинка вафельные крошки) Это ботинки буйного Иваниченко. Значит, Липовецкая напала на него... (Прислушиваясь) Неужели он сам? Тс-с, ни слова!
Появляется Трещёв.
Трещёв: Добрый вечер, колле-еги. А это что? Неужели тапки Шалаева?
Пашин: Никакого Шалаева здесь не было. Посудите сами - кто будет ходить по зданию суда в одном тапке, да ещё жёлтом?
Трещёв (удерживая челюсть от падения): А что здесь произошло?
Пашин: Наверное, Иваниченко всё-таки нашёл способ отсюда выбраться. Ну, и сбежал, чтобы долг приставу не отдавать.
Игнатьев: Вон, даже ботинки на радостях позабыл.
Трещёв: Поня-ятно. (Хочет уйти)
Игнатьев: Стоп, а зачем вам понадобился Шалаев?
Трещёв: Для репети-иции. (Уходит)
Пашин: Как точно сказано...
Совещательная комната Шалаева.
Пашин: Ну что, Александр Владимирович, готовы к сегодняшним съёмкам?
Шалаев: Вы знаете, Екатерина Эдуардовна согласилась быть защитником! Теперь если Алексей Михайлович будет представлять обвинение...
Пашин: Вот этого, к сожалению, мы вам не обещаем. Дело в том, что сейчас мы поедем судить КВН. (Игнатьев хватается за шкаф, чтобы не выпасть в осадок, и роняет его. Становится видно, что за шкафом висят портреты участников разных судебных передач и почему-то - Олега Янковского)
Шалаев: И бросите меня наедине с этой ужасной Липовецкой? Когда по сценарию прямо-таки просится оправдательный приговор?
Пашин: Спокойно, коллега. Вы не на государственном заводе - выносите что хотите. А прокурором пусть Тимошкин будет. Вы, главное, следите, чтоб он опять сценарий не потерял...
Шалаев: Ну ладно, я пойду в зал суда. (Уходит)
Пашин (смотрит на портреты): Стоп! А это что?
Игнатьев: Это не я!
Пашин: Да вижу, что не вы. Вот это что? (Показывает на портрет Янковского)
Игнатьев: А-а! Ну конечно! Значит, кто-то из участников нашей передачи тоже Баскервиль! (Чешет в затылке) Или барон Мюнхгаузен.
Пашин: Так или иначе, а в случае с вами он свою задачу выполнил. Разве непонятно, что его повесили только для отвода глаз? Вы что, (смотрит в лупу) не заметили отпечатков пальцев Трещёва?
Игнатьев: Час от часу не легче! Зачем он повесил портрет?
Пашин: Как зачем? Чтобы отвести подозрение от себя. Все ведь подумают на Мюнхгаузена, и никто не вспомнит, что Трещёв-то, между прочим, тоже бывший судья.
Игнатьев: Так он метит в судьи? И для этого натравил на Смирнова дикую прокуроршу?
Пашин: А чтобы Смирнов оставил дверь открытой, заставил Звездину написать письмо. Убедил её, что понадобится второй адвокат, а потом точно так же разубедил. Этот всех уболтает.
Игнатьев: Значит, нам надо спешить! Ведь Шалаев уже пошёл в зал суда!
Пашин: Надо, надо. Эй, Кирилл Геннадьевич, будьте любезны, отловите-ка нам Тимошкина! Лишний представитель прокуратуры не помешает.
Зал суда. Всё готово к процессу, но никого нет. Под адвокатским столом лежит связанная Романова с апельсином во рту. Из-за потайной двери, толкаясь, выглядывают Пашин, Игнатьев и Тимошкин. Входит Шалаев.
Шалаев: Странно, никого нету... Ни Тимошкина, ни Романовой. (Романова мычит сквозь апельсин, но Шалаев её не замечает) И подсудимого нет. И свидетелей тоже. Кого же мне судить, а? (Останавливается посреди зала с молотком в руке)
Входит Трещёв, пряча за спиной второй жёлтый тапок.
Шалаев: Ну, наконец-то вы! Теперь только прокурора не хватает...
Трещёв: Это точно, не хватает... (Помахивает в воздухе тапком) Ирина Геннадьевна, фас!
Свет гаснет. Из боковой двери в зал врывается Липовецкая. У неё распущенные волосы и дикие глаза. Лицо и погоны светятся в темноте. Липовецкая с рычанием начинает гоняться за Шалаевым.
Шалаев: Ой, мама... Выноси, Фемида-заступница!
Подпрыгивает, потеряв оба ботинка, и зацепляется за люстру, но тут же падает вниз, с удивлением обнаружив, что держит в охапке что-то покрытое пылью и паутиной.
Шалаев: Мама... а это ещё что?!
Что-то (ворчливо): Да я, Смирнов. Месяц тут на потолке живу, от Липовецкой вашей прячусь. Не емши, не пимши.
Вбегает Пашин, за ним Игнатьев и Тимошкин, таща составные части клетки для подсудимых.
Пашин (включает свет): Встать, суд идёт!
Липовецкая перестаёт носиться и вытягивается по стойке "смирно". Тимошкин и Игнатьев быстренько сооружают вокруг неё клетку и запирают её на огромный амбарный замок.
Пашин (Трещёву): Сдавайтесь, вы окружены!
Трещёв (выбрасывает тапок): Живым не дамся! У меня ещё осталось право на реплику! (Убегает)
Игнатьев бросается было в погоню, но вдруг замечает под столом Романову, вытаскивает её и развязывает.
Игнатьев: Куда он побежал?!
Пашин (подходит и вынимает у Романовой изо рта апельсин, который тут же хватает Тимошкин и начинает жевать): Где он прячется?
Романова: Он может быть только в одном месте. На складе сценариев. Кроме него, никто туда уже не суётся. Ах, почему я там верёвочку не натянула?
Оставив Романову на попечение Шалаева, Пашин, Игнатьев и Тимошкин бросаются в погоню.
Тимошкин (на ходу чавкая апельсином): Собачья работа... Поесть и то с вами не успеешь...
Юристы подбегают к двери сценарного склада и видят Трещёва, пробирающегося между шкафами.
Пашин: Сдавайтесь, Александр Станиславович! Вам всё равно не уйти!
Трещёв: Не дождё-ётесь!
Натыкается на большой шкаф и падает. Дверцы шкафа распахиваются, из них прямо на Трещёва извергается целая груда бумаг, бумажек и бумаженций со сценариями, погребая его под собой.
Пашин (осторожно, как по болоту, подходит к куче бумаг, берёт первый попавшийся лист и читает): Культ Ктулху... бабушка-сатанистка... следователь - любовник судебного пристава... Фи. (Брезгливо бросает лист) Нет, тут мы уже не помощники. Из этого болота даже он не выберется. Идёмте, господа! Пора, наконец, порвать с традициями и снять новый выпуск "Федерального судьи"!
Все торжественно уходят.
ВРОДЕ БЫ КОНЕЦ
Через некоторое время...
Из-под неподвижной поверхности сценарной кучи показывается рука, нашаривает зелёный галстук и дёргает...
ВОТ ТЕПЕРЬ ТОЧНО КОНЕЦ
@настроение: юридическое
@темы: тот самый я, закон есть, но что есть закон?, мемуары, сказка моей жизни
10.08.2009 в 08:25
10.08.2009 в 21:43
читать дальше
11.08.2009 в 08:43
24.08.2009 в 18:09
Браво-брависсимо, сэр!