Я иду сквозь тебя, пока есть мои силы, даже если уже никуда не иду...
14:49
Солнышко всея Помпей
Обещания надо выполнять. Продолжаю раскладывать пасхалки из обеих задействованных киноверсий и напоминаю, что Alter Ego Николас Клэй выносит мозг не только пистолетом. Ватсона, например, он просто заболтал
читать дальше И всё же прошло ещё несколько дней, прежде чем я перебрался в храм Изиды. За это время, во-первых, выяснилось, что осколки от ваз так нигде и не всплыли, а во-вторых, Олинф и сам принял кое-какие меры. По его совету Арбак отправился к Диомеду и позаимствовал у него на месяц Петра под предлогом помощи в храме. Уж не знаю, чем он взял напыщенного торговца, но в назначенный день наш свидетель стоял на пороге святилища с лицом, на котором недвусмысленно читалось: «Мне это решительно не нравится, но мы люди подневольные, мы потерпим».
— Чтобы все подозреваемые были у нас под рукой, — пояснил мне Олинф. — Так что, Антоний, присмотрись к нему. А заодно и к другим завсегдатаям храма. Насколько я понял, туда, кроме Диомеда, частенько наведывается афинянин Главк. Не сбрасывай со счетов и Калена: как-никак, именно он лучше всех знает легенду и предложил обратиться ко мне. И уж редкой удачей будет, если ты сумеешь узнать, какая из жриц Изиды оказалась в ту ночь возле ворот. А самое главное — не забивай голову легендами, но не оставляй Арбака без присмотра, особенно в ночное время.
Все эти наставления прозвучали утром, а вечером мы с Арбаком и Каленом стояли в просторном полутёмном зале, слабо освещённом факелами. Голоса жрецов, повторявших слова священного гимна, гулко отдавались под сводами. Отсветы пламени дрожали на полированном золоте и бронзе статуй, но лица их таились в сумраке.
Я не участвовал в обряде и впервые поймал себя на том, что не испытываю ничего похожего на священный трепет. Не знаю, что было причиной — то ли невидимые и невидящие взгляды изваяний, обращённые в мою сторону, то ли пляска неверных огней, то ли эхо, подхватывавшее каждый звук, а скорее всё сразу — но в ту минуту я хотел лишь, чтобы церемония побыстрей закончилась и обошлась без каких-нибудь новых пакостей.
— Ты изменился, Антоний, — вполголоса заметил Арбак по дороге в покои, где нас ожидал ужин. — Неужели загадки не оставили в твоих мыслях места для веры в Изиду?
Я рассеянно кивнул, снова пробормотав что-то вроде «запутанная история». Однако мне ни к чему было притворяться: всякий раз, когда я пытался расставить по порядку немногие пока известные нам факты, у меня ум начинал заходить за разум. Ужасная тень, слово в слово повторявшая описание из мемфисской легенды и вместе с тем оставившая несомненные следы (Калену бы я не очень поверил, но Нидия — другое дело!). Таинственный соглядатай, незаметно проникший в храм, и чернобородый стрелок в лектике — один это человек или двое, и заодно ли они? Наконец, нелепая пропажа сандалий, которая сама по себе яйца выеденного не стоила, но почему-то заинтересовала Олинфа, — а чутью своего наставника я за недолгое время нашего общения привык доверять. И ещё одна мысль не давала мне покоя: куда подевалась Иона?
Трапеза получилась не очень весёлая, хотя Кален, надо отдать ему должное, изо всех сил старался развлечь нас легендами о том, как герои разных племён находили управу на всевозможные проклятия, чудовищ и страшилищ. Впрочем, в меня его истории не вселили особой уверенности, да и в Арбака тоже, судя по тому, с каким лицом он первым поднялся из-за стола.
Неудивительно, что, оставшись один в приготовленной для меня комнате, я долго ворочался на ложе без сна. Когда же, наконец, усталость начала брать своё, я вдруг, сперва будто сквозь пелену, потом всё отчётливее, уловил звук шагов. Кто-то ходил у меня прямо над головой!
Сон как рукой сняло. Даже не надев сандалий, я выскользнул из комнаты и на цыпочках прокрался к лестнице, ведущей на крышу. Так и есть! Люк оказался открыт, сквозь проём чернело ночное небо с крупными августовскими звёздами. Стараясь не шуметь, я поднялся по ступеням и притаился, немного не дойдя до верха, чтобы самому по возможности оставаться незамеченным.
У края крыши, над самым крыльцом, замер высокий худой человек со светильником в руке. Он стоял ко мне спиной, но, приглядевшись, по жёлтой тунике я узнал Петра. Вот он поднял светильник, описал им в воздухе какую-то фигуру и снова замер.
Я отказывался верить собственным глазам. Пётр, наш товарищ и давний знакомый Олинфа, по-христиански поспешивший на помощь Арбаку, когда тот в беспамятстве лежал на лужайке, — неужели он ведёт какую-то свою игру? Пусть даже у него есть причины желать зла жрецу Изиды, а мне он по понятным причинам не доверяет, но утаивать правду от Олинфа… И всё же — случайно ли он оказался у храма именно в ту ночь? Может, потому и поднял тревогу, чтобы отвести от себя подозрения? Притом волосы у Петра тёмные и вьющиеся, он вполне мог быть нашим стрелком с курчавой бородкой. А деньги, в конце концов, у Диомеда прихватил, что для такого толстосума двадцать сестерциев…
Тем временем Пётр задул огонь, и я, очнувшись от раздумий, поспешил вниз, чтобы не попасться ему на глаза. Едва я успел проскользнуть назад в комнату и плюхнуться на ложе, как снаружи снова послышались шаги и шелест чьего-то подола. Похоже, к Петру присоединилась женщина. На миг задержавшись у моей двери, она горько вздохнула, и вскоре звук шагов постепенно стих в глубине коридора.
Однако сна у меня не было уже ни в одном глазу. Сколько же можно появляться новым загадкам, когда дай-то Изида разобраться хотя бы в старых? Так ни до чего и не додумавшись, я наконец забылся сном, и весь остаток ночи мне мерещились какие-то химеры с чёрными собачьими мордами, звонко цокавшие копытами по крыше прямо над моей головой.
Как ни странно, следующее утро выдалось солнечным и приветливым, и, несмотря даже на ночные тревоги, я почувствовал себя бодрым и готовым к новым испытаниям. После богослужения (опять-таки без моего участия) я остался в большом зале, чтобы помочь Арбаку и Калену разобрать подношения прихожан. Сегодня их, впрочем, набралось немного — главным образом медные монеты, которые жрецы тщательно пересчитывали и складывали в ларец, и всякие мелочи.
— А это ещё что? — Арбак повертел в руках небольшую плетёную корзину, приподнял крышку и разочарованно поморщился — корзинка доверху была полна какого-то зерна. — Крупа, что ли?
— Овсянка! — насмешливо сообщил Кален. — Германские гладиаторы передали. Я слышал, у них на родине из неё варят кашу, едят и ещё нахваливают!
— Ну так передай этим кашеварам, — откликнулся Арбак, — пусть в следующий раз ищут благосклонности у алтаря Марса. Или Нептуна — одним словом, там, где их приношение сгодится на корм священным коням. Видишь, друг мой Антоний, — прибавил он с насмешливой горечью, — с кем приходится иметь дело! Всем нужна удача, но никто не готов ради неё хоть чем-то пожертвовать. Вот уж поистине проклятие любого храма!
— Не обращай внимания, — посоветовал Кален, который, по-видимому, с утра тоже пребывал в весёлом расположении духа, — наш верховный жрец просто брюзжит. И то сказать, мрачноватый вчера выдался вечерок. Но, думаю, пара чаш фалернского с горстью инжира поправят дело, не так ли?
— А я бы не стал всё списывать на настроение, — возразил я, вспомнив о том, что не давало мне покоя. — Вчера ночью я проснулся и услышал, как в коридоре за моей дверью вздыхает женщина…
— Ночью в храме не было ни одной жрицы, — заметил Пётр, который как раз проходил мимо нас, неся на плече сосуд с благовониями. — А что до танцовщиц, то Ксения ещё вечером вернулась в таверну, а Хлоя крепко спала до самого утра, за это я ручаюсь.
— Ну, значит, тебе приснился сон, — с готовностью поддержал его Кален. — От таких снов, кстати, есть неплохое лекарство, и зовётся оно как раз Ксенией. Если пожелаешь — нынче же вечером…
— Молчи уж, — осадил его Арбак, и я понял, что он отнёсся к моим словам серьёзнее, чем хочет показать другим.
Однако я так и не рассказал ему о ночной прогулке Петра. Мне было совестно выдавать собрата, да и хотелось сперва самому проверить свои подозрения. Тем более что вскоре они укрепились ещё сильнее, когда, выйдя во двор храма, я столкнулся с Хлоей. Её вялый вид и тёмные круги под глазами яснее ясного говорили о том, что, по крайней мере, предыдущую ночь она точно провела без сна.
Итак, Пётр сказал неправду. Но зачем ему врать, да притом так неумело, если он не боялся за тайну своей вылазки на крышу? А раз боялся — значит, причины могут оказаться самыми что ни на есть вескими.
Разобравшись с приношениями, Арбак спустился в подземелье, строго наказав ему не мешать. Я перечить не стал, к тому же у меня возникла идея, как проверить свои подозрения насчёт Петра. Нетрудно ведь выяснить, где ему полагалось быть в тот день, когда в Арбака стреляли на набережной! Сказано — сделано, и, предупредив, чтобы к обеду меня не ждали, я направился прямиком к дому Диомеда.
В атриуме я сразу наткнулся на того, кто и был мне нужен, — а именно на Медона, который поил из миски нелепую коротконогую псину, до странности похожую на самого торгаша.
— Пётр? Четыре дня назад? — старый раб смерил меня удивлённым взглядом. — Как же, припоминаю. Он всё утро провозился в подвале — переносил с места на место долии* с оливковым маслом.
— А ты уверен, что он не мог оттуда куда-нибудь отлучиться?
— Ну, никто бы не перетащил за него эти проклятые сосуды, — с непоколебимой уверенностью заявил Медон. — Можешь так и передать Арбаку, если он тебя послал, — ты же не хуже меня понимаешь, нечего докапываться впустую до доброго человека.
Я не решился открыть старику свои подозрения и поспешил уйти. Теперь я уже почти не сомневался, что с Петром дело нечисто. Ему ничего не стоило заручиться поддержкой Медона и незаметно исчезнуть. И всё-таки что же делать, если улики неопровержимо докажут его вину? Нет, надо посоветоваться с Олинфом!
Так, рассуждая и споря сам с собой, я незаметно для себя выбрался на дорогу, ведущую к подножию Везувия. По обе стороны тянулись заросли густого кустарника, глянцевито блестя под жарким солнцем, а впереди в полдневном мареве вздымались очертания горы. Внезапно в мои размышления вторглись какие-то посторонние звуки. Сначала я услышал за спиной тяжёлые шаги и хруст веток, а затем — незнакомый звонкий голос:
— Отцепись от человека! Ну что ты, жреца Изиды не видел?
При словах «жрец Изиды» я в первую очередь подумал об Арбаке, начисто забыв, что тот остался в храме и что я сам тоже одет как египтянин. Я резко обернулся, но неизвестный, которого призывали «отцепиться» от меня, уже исчез — я успел разглядеть лишь очертания мощной фигуры, с треском и топотом продиравшейся сквозь кусты. А на обочине стоял молодой человек примерно моих лет, высокий и статный, с копной тёмных кудрей и ясными голубыми глазами. На нём были короткая туника и оливковый плащ из дорогой материи, а за спиной болталась на шнурке соломенная шляпа.
— Тебя, похоже, хотели ограбить, — сообщил он, переводя дыхание, — хорошо, что я мимо проходил, а то тут всякие шляются… Ты же и есть тот самый Антоний, искатель истины?
— Откуда ты знаешь моё имя? — ещё больше удивился я.
— Ну как откуда? Мне про тебя Нидия рассказала. Мы же с ней старинные друзья. Я сразу тебя узнал по её описанию. Мы, греки, народ нецеремонный, вот я и решил представиться самолично, а тут ещё этот громила из кустов вылез… Ах, что ж я! Меня зовут Главк.
Голос у него был быстрый и звонкий, как речка, бегущая по камням, и я не вполне поспевал за ходом его мыслей. Впрочем, имя показалось мне знакомым.
— Афинянин, который навещает храм Изиды? — вслух повторил я то немногое, что пришло мне на память.
— Именно! — обрадованно подтвердил Главк. — Какая проницательность! Ты, верно, научился у своего друга Олинфа? Искусство делать выводы — так, кажется? Кстати, что он думает о последних событиях в храме?
— Постой! — я почувствовал себя несколько оглушённым. — А это ты откуда…
— Да от Нидии же. Все ведь знают: случись что непонятное, к Олинфу любой может обратиться за помощью. А раз ты его друг и снова живёшь при храме, значит, вы заинтересовались этой загадочной историей.
— Нидия ошибается, — как можно значительнее сказал я. — Если я и вернулся в храм, то только по зову сердца. Я ещё не решил, останусь ли там.
— Понял, понял, — загорелое лицо Главка озарилось лукавой и немного смущённой улыбкой. — Осторожность прежде всего! Послушай, ты ведь никуда не спешишь? Мы можем прогуляться до бухты, а потом зайдём ко мне домой и выпьем по чаше вина.
Я задумался. В запертых подземных покоях Арбаку вряд ли что-то угрожает, а Олинф не зря велел мне присматриваться к завсегдатаям храма. Это решило дело, и мы свернули на тропинку, уходившую от подножия вулкана в сторону моря.
— Замечательные у вас места! — оживлённо болтал мой новый знакомый, шагая чуть впереди меня лёгкой, пружинистой походкой. — Никогда не примелькаются, не то что Рим!
— Давно ты живёшь в Помпеях? — поинтересовался я.
— Нет, только приезжаю на лето, уже третий год. Мне тут скучать некогда: даю пиры для друзей, выхожу в море на своей ладье — я ведь собираю морские раковины, — а иногда просто часами брожу здесь. Наверное, мало кто знает окрестности Везувия лучше меня — я тут всё обследовал.
— А это такое непростое дело?
— Как посмотреть, — усмехнулся Главк. — Ну, допустим, можешь сказать, что там? — и он показал рукой в сторону обширной поляны, на дальнем конце которой сплошной стеной поднимались заросли камышей.
— Должно быть, озеро? — предположил я.
— Вот и нет! — покачал кудрявой головой афинянин и уже заметно серьёзнее прибавил: — Это Болото колдуньи. Не знаю, вправду ли колдуньи там водятся, но место гиблое, поверь лучше на слово. Я раз сунулся — до сих пор благодарю богов, что цел остался.
— Зачем же ты туда полез? — искренне удивился я.
— А там за болотом, говорят, есть пещера, в глубине которой можно увидеть подземный огонь. Я давно уже мечтаю туда пробраться, но пока никак не разведаю безопасную тропинку…
Внезапно его прервал гулкий утробный звук, донёсшийся откуда-то от подножия Везувия. Хриплый, протяжный и невыразимо зловещий, он заполнил собой всё пространство и словно погасил приветливое сияние летнего полдня.
— Во имя Изиды! — пробормотал я, невольно похолодев. — Что это такое?
Главк обеспокоенно взглянул в сторону горы.
— Вулкан иногда издаёт странные звуки, — объяснил он. — То ли землетрясение собирается, то ли извержение…
— Я здесь полжизни прожил, но такое первый раз слышу! — в полном недоумении признался я.
— Что-то похожее я читал у Плиния… А местные жители вовсе говорят, будто так ревёт чудовище храма Изиды, когда ищет свою жертву. Пойдём-ка отсюда, нам только камнепада и не хватало.
Некоторое время мы шли молча, но вулкан (если это был он), видимо, успокоился. Когда же перед нами открылась искрящаяся под солнцем поверхность бухты, я совсем позабыл о недавних страхах. Главк, подойдя к кромке прибоя, раскинул руки и жадно вдохнул солёный бриз.
— Море всегда напоминает мне об Афинах, — сообщил он. — Ты знаешь, я всё надеюсь… — он не договорил и вдруг замер, во все глаза уставившись на что-то сквозь толщу воды. — Невероятно! Стромбус*, в этих краях! Я их только на Кипре видел… Антоний, будь другом, постереги мои вещи, я ненадолго!
С этими словами мой спутник сбросил плащ и сандалии, подобрал валявшуюся под ногами палку и полез в море. Я понятия не имел, что такое «стромбус» и не кусается ли он, но, по-видимому, он прятался в песке, откуда Главк собрался его выкопать. Наблюдая за этой необычной охотой, я вдруг услышал за спиной шорох одежды и тихий, встревоженный голос:
— Уезжай отсюда! Лучше уезжай в Египет!
Я узнал голос гораздо раньше, чем до меня дошёл смысл сказанных им слов. Во всяком случае, эти слова я в последнюю очередь ожидал услышать от моей сестры. Вскочив с камня, я бросился к ней и замер, увидев на её лице изумление, впрочем, быстро сменившееся радостью.
— Антоний! — воскликнула Иона, крепко обнимая меня. — Ты вернулся в храм? Тогда понятно, почему я приняла тебя за… за другого.
— За какого другого? — не понял я. — Кто должен уехать в Египет?
— Арбак. И не спрашивай меня ни о чём. Просто передай ему, тебя он скорее послушает…
Главк между тем отбросил палку и наклонился, окунувшись прямо в волны прибоя. Когда он выпрямился, в его руке оказалась красивая витая раковина, коричневая в белых пятнышках.
— Какая удача! — он подбежал к нам и, сияя, точно бронзовое зеркало, протянул Ионе свой трофей. — Прими это от меня на память…
Лицо сестры вдруг помрачнело и замкнулось.
— Я не могу принять твой подарок, — холодно проронила она. — Объясни ему, Антоний, в чём состоят мои обеты.
— Так вы знакомы? — афинянин обвёл нас растерянным взглядом.
— Иона — моя сестра и тоже будущая жрица Изиды, — пробормотал я, окончательно перестав что-либо понимать.
— Я и подумать не мог! — Главк залился краской и опустил глаза. — Но, надеюсь… моё приглашение ещё в силе?
Я вопросительно взглянул на Иону.
— Только потому, что со мной мой брат, — ответила она.
Дом Главка, небольшой, но поразительно уютный, чем-то сам напоминал морскую раковину. У порога атриума на мозаичном полу лежал красочный вышитый ковёр, на котором я мельком рассмотрел амфору и горку фруктов. Пройдя через зал, украшенный пурпурными драпировками, мы попали в перистиль, где был устроен маленький цветущий садик. Сил и времени на него явно не жалели. Среди клумб, затейливо выложенных по краям черепками и цветными камушками, ползала флегматичная черепаха.
Мы оказались здесь не единственными гостями: навстречу нам с мраморной скамьи поднялся светлокудрый молодой человек, щеголевато одетый, с насмешливо прищуренными глазами.
— Клодий, мой друг и поэт, — представил его Главк и добавил, кивнув на свою тунику: — Извините, я ненадолго вас покину. Заодно сам приготовлю вино. Вина у меня в доме только греческие. Только греческие.
— Я помогу, — вызвался Клодий, и оба приятеля скрылись в глубине дома. Оттуда до меня донеслись обрывки разговора.
— А ты боялся! — голос принадлежал Клодию. — Я же говорил, застелешь ковром, никто и не заметит. Ведь ты потом дашь мне ковёр?
— Не дам, — возразил Главк. — Этак ты у меня полдома растащишь.
— Ну Главк, я же только из любви к прекрасному! Слушай, а может… сыграем на него в кости?
Добился ли поэт желаемого — мне узнать так и не удалось, потому что в эту минуту Иона увлекла меня на скамью и, глядя мне прямо в глаза, взволнованно заговорила:
— Прошу тебя, Антоний, обязательно передай Арбаку моё предупреждение. В храме Изиды ему грозит смертельная опасность!
— Олинф думает иначе, — возразил я. — Ладно ещё — на улице, но под защитой стен… Или тебе известно что-то такое, о чём мы пока не знаем? Тогда расскажи, сестрёнка, от меня можешь ничего не утаивать!
Иона ответила не сразу.
— Ты слышал предание о чудовище из Мемфиса?
— Слышал, — кивнул я, — от Нидии. Но мы с Олинфом не верим в эти россказни!
— А я верю, — серьёзно, без тени притворства произнесла Иона. — Потому что… неважно. Просто я знаю, что оно существует. Только не говори Главку. И вообще никому. Не хочу, чтобы меня, жрицу Изиды, подняли на смех… О, только посмотри, Антоний — здесь дикая орхидея! Какая жалость, что они уже отцветают!
Внезапное напускное оживление сестры удивило меня. Я обернулся и увидел на пороге Главка с подносом в руках. Афинянин улыбался так тепло и чуть застенчиво, что я совершенно не мог представить, откуда взялось в Ионе это недоверие к нему.
* Долий — большой бочкообразный сосуд, то же, что пифос.
* Стромбус, точнее, стромбус персидский — средиземноморский моллюск с конической раковиной.
Табличка III
Первая ночь и первое утро в храме Изиды. Загадки вокруг Петра. Афинянин по имени Главк. Странные звуки в окрестностях Везувия. Я наконец встречаюсь с сестрой. Клодий мечтает заполучить ковёр. Тайные страхи Ионы.
Первая ночь и первое утро в храме Изиды. Загадки вокруг Петра. Афинянин по имени Главк. Странные звуки в окрестностях Везувия. Я наконец встречаюсь с сестрой. Клодий мечтает заполучить ковёр. Тайные страхи Ионы.
читать дальше И всё же прошло ещё несколько дней, прежде чем я перебрался в храм Изиды. За это время, во-первых, выяснилось, что осколки от ваз так нигде и не всплыли, а во-вторых, Олинф и сам принял кое-какие меры. По его совету Арбак отправился к Диомеду и позаимствовал у него на месяц Петра под предлогом помощи в храме. Уж не знаю, чем он взял напыщенного торговца, но в назначенный день наш свидетель стоял на пороге святилища с лицом, на котором недвусмысленно читалось: «Мне это решительно не нравится, но мы люди подневольные, мы потерпим».
— Чтобы все подозреваемые были у нас под рукой, — пояснил мне Олинф. — Так что, Антоний, присмотрись к нему. А заодно и к другим завсегдатаям храма. Насколько я понял, туда, кроме Диомеда, частенько наведывается афинянин Главк. Не сбрасывай со счетов и Калена: как-никак, именно он лучше всех знает легенду и предложил обратиться ко мне. И уж редкой удачей будет, если ты сумеешь узнать, какая из жриц Изиды оказалась в ту ночь возле ворот. А самое главное — не забивай голову легендами, но не оставляй Арбака без присмотра, особенно в ночное время.
Все эти наставления прозвучали утром, а вечером мы с Арбаком и Каленом стояли в просторном полутёмном зале, слабо освещённом факелами. Голоса жрецов, повторявших слова священного гимна, гулко отдавались под сводами. Отсветы пламени дрожали на полированном золоте и бронзе статуй, но лица их таились в сумраке.
Я не участвовал в обряде и впервые поймал себя на том, что не испытываю ничего похожего на священный трепет. Не знаю, что было причиной — то ли невидимые и невидящие взгляды изваяний, обращённые в мою сторону, то ли пляска неверных огней, то ли эхо, подхватывавшее каждый звук, а скорее всё сразу — но в ту минуту я хотел лишь, чтобы церемония побыстрей закончилась и обошлась без каких-нибудь новых пакостей.
— Ты изменился, Антоний, — вполголоса заметил Арбак по дороге в покои, где нас ожидал ужин. — Неужели загадки не оставили в твоих мыслях места для веры в Изиду?
Я рассеянно кивнул, снова пробормотав что-то вроде «запутанная история». Однако мне ни к чему было притворяться: всякий раз, когда я пытался расставить по порядку немногие пока известные нам факты, у меня ум начинал заходить за разум. Ужасная тень, слово в слово повторявшая описание из мемфисской легенды и вместе с тем оставившая несомненные следы (Калену бы я не очень поверил, но Нидия — другое дело!). Таинственный соглядатай, незаметно проникший в храм, и чернобородый стрелок в лектике — один это человек или двое, и заодно ли они? Наконец, нелепая пропажа сандалий, которая сама по себе яйца выеденного не стоила, но почему-то заинтересовала Олинфа, — а чутью своего наставника я за недолгое время нашего общения привык доверять. И ещё одна мысль не давала мне покоя: куда подевалась Иона?
Трапеза получилась не очень весёлая, хотя Кален, надо отдать ему должное, изо всех сил старался развлечь нас легендами о том, как герои разных племён находили управу на всевозможные проклятия, чудовищ и страшилищ. Впрочем, в меня его истории не вселили особой уверенности, да и в Арбака тоже, судя по тому, с каким лицом он первым поднялся из-за стола.
Неудивительно, что, оставшись один в приготовленной для меня комнате, я долго ворочался на ложе без сна. Когда же, наконец, усталость начала брать своё, я вдруг, сперва будто сквозь пелену, потом всё отчётливее, уловил звук шагов. Кто-то ходил у меня прямо над головой!
Сон как рукой сняло. Даже не надев сандалий, я выскользнул из комнаты и на цыпочках прокрался к лестнице, ведущей на крышу. Так и есть! Люк оказался открыт, сквозь проём чернело ночное небо с крупными августовскими звёздами. Стараясь не шуметь, я поднялся по ступеням и притаился, немного не дойдя до верха, чтобы самому по возможности оставаться незамеченным.
У края крыши, над самым крыльцом, замер высокий худой человек со светильником в руке. Он стоял ко мне спиной, но, приглядевшись, по жёлтой тунике я узнал Петра. Вот он поднял светильник, описал им в воздухе какую-то фигуру и снова замер.
Я отказывался верить собственным глазам. Пётр, наш товарищ и давний знакомый Олинфа, по-христиански поспешивший на помощь Арбаку, когда тот в беспамятстве лежал на лужайке, — неужели он ведёт какую-то свою игру? Пусть даже у него есть причины желать зла жрецу Изиды, а мне он по понятным причинам не доверяет, но утаивать правду от Олинфа… И всё же — случайно ли он оказался у храма именно в ту ночь? Может, потому и поднял тревогу, чтобы отвести от себя подозрения? Притом волосы у Петра тёмные и вьющиеся, он вполне мог быть нашим стрелком с курчавой бородкой. А деньги, в конце концов, у Диомеда прихватил, что для такого толстосума двадцать сестерциев…
Тем временем Пётр задул огонь, и я, очнувшись от раздумий, поспешил вниз, чтобы не попасться ему на глаза. Едва я успел проскользнуть назад в комнату и плюхнуться на ложе, как снаружи снова послышались шаги и шелест чьего-то подола. Похоже, к Петру присоединилась женщина. На миг задержавшись у моей двери, она горько вздохнула, и вскоре звук шагов постепенно стих в глубине коридора.
Однако сна у меня не было уже ни в одном глазу. Сколько же можно появляться новым загадкам, когда дай-то Изида разобраться хотя бы в старых? Так ни до чего и не додумавшись, я наконец забылся сном, и весь остаток ночи мне мерещились какие-то химеры с чёрными собачьими мордами, звонко цокавшие копытами по крыше прямо над моей головой.
Как ни странно, следующее утро выдалось солнечным и приветливым, и, несмотря даже на ночные тревоги, я почувствовал себя бодрым и готовым к новым испытаниям. После богослужения (опять-таки без моего участия) я остался в большом зале, чтобы помочь Арбаку и Калену разобрать подношения прихожан. Сегодня их, впрочем, набралось немного — главным образом медные монеты, которые жрецы тщательно пересчитывали и складывали в ларец, и всякие мелочи.
— А это ещё что? — Арбак повертел в руках небольшую плетёную корзину, приподнял крышку и разочарованно поморщился — корзинка доверху была полна какого-то зерна. — Крупа, что ли?
— Овсянка! — насмешливо сообщил Кален. — Германские гладиаторы передали. Я слышал, у них на родине из неё варят кашу, едят и ещё нахваливают!
— Ну так передай этим кашеварам, — откликнулся Арбак, — пусть в следующий раз ищут благосклонности у алтаря Марса. Или Нептуна — одним словом, там, где их приношение сгодится на корм священным коням. Видишь, друг мой Антоний, — прибавил он с насмешливой горечью, — с кем приходится иметь дело! Всем нужна удача, но никто не готов ради неё хоть чем-то пожертвовать. Вот уж поистине проклятие любого храма!
— Не обращай внимания, — посоветовал Кален, который, по-видимому, с утра тоже пребывал в весёлом расположении духа, — наш верховный жрец просто брюзжит. И то сказать, мрачноватый вчера выдался вечерок. Но, думаю, пара чаш фалернского с горстью инжира поправят дело, не так ли?
— А я бы не стал всё списывать на настроение, — возразил я, вспомнив о том, что не давало мне покоя. — Вчера ночью я проснулся и услышал, как в коридоре за моей дверью вздыхает женщина…
— Ночью в храме не было ни одной жрицы, — заметил Пётр, который как раз проходил мимо нас, неся на плече сосуд с благовониями. — А что до танцовщиц, то Ксения ещё вечером вернулась в таверну, а Хлоя крепко спала до самого утра, за это я ручаюсь.
— Ну, значит, тебе приснился сон, — с готовностью поддержал его Кален. — От таких снов, кстати, есть неплохое лекарство, и зовётся оно как раз Ксенией. Если пожелаешь — нынче же вечером…
— Молчи уж, — осадил его Арбак, и я понял, что он отнёсся к моим словам серьёзнее, чем хочет показать другим.
Однако я так и не рассказал ему о ночной прогулке Петра. Мне было совестно выдавать собрата, да и хотелось сперва самому проверить свои подозрения. Тем более что вскоре они укрепились ещё сильнее, когда, выйдя во двор храма, я столкнулся с Хлоей. Её вялый вид и тёмные круги под глазами яснее ясного говорили о том, что, по крайней мере, предыдущую ночь она точно провела без сна.
Итак, Пётр сказал неправду. Но зачем ему врать, да притом так неумело, если он не боялся за тайну своей вылазки на крышу? А раз боялся — значит, причины могут оказаться самыми что ни на есть вескими.
Разобравшись с приношениями, Арбак спустился в подземелье, строго наказав ему не мешать. Я перечить не стал, к тому же у меня возникла идея, как проверить свои подозрения насчёт Петра. Нетрудно ведь выяснить, где ему полагалось быть в тот день, когда в Арбака стреляли на набережной! Сказано — сделано, и, предупредив, чтобы к обеду меня не ждали, я направился прямиком к дому Диомеда.
В атриуме я сразу наткнулся на того, кто и был мне нужен, — а именно на Медона, который поил из миски нелепую коротконогую псину, до странности похожую на самого торгаша.
— Пётр? Четыре дня назад? — старый раб смерил меня удивлённым взглядом. — Как же, припоминаю. Он всё утро провозился в подвале — переносил с места на место долии* с оливковым маслом.
— А ты уверен, что он не мог оттуда куда-нибудь отлучиться?
— Ну, никто бы не перетащил за него эти проклятые сосуды, — с непоколебимой уверенностью заявил Медон. — Можешь так и передать Арбаку, если он тебя послал, — ты же не хуже меня понимаешь, нечего докапываться впустую до доброго человека.
Я не решился открыть старику свои подозрения и поспешил уйти. Теперь я уже почти не сомневался, что с Петром дело нечисто. Ему ничего не стоило заручиться поддержкой Медона и незаметно исчезнуть. И всё-таки что же делать, если улики неопровержимо докажут его вину? Нет, надо посоветоваться с Олинфом!
Так, рассуждая и споря сам с собой, я незаметно для себя выбрался на дорогу, ведущую к подножию Везувия. По обе стороны тянулись заросли густого кустарника, глянцевито блестя под жарким солнцем, а впереди в полдневном мареве вздымались очертания горы. Внезапно в мои размышления вторглись какие-то посторонние звуки. Сначала я услышал за спиной тяжёлые шаги и хруст веток, а затем — незнакомый звонкий голос:
— Отцепись от человека! Ну что ты, жреца Изиды не видел?
При словах «жрец Изиды» я в первую очередь подумал об Арбаке, начисто забыв, что тот остался в храме и что я сам тоже одет как египтянин. Я резко обернулся, но неизвестный, которого призывали «отцепиться» от меня, уже исчез — я успел разглядеть лишь очертания мощной фигуры, с треском и топотом продиравшейся сквозь кусты. А на обочине стоял молодой человек примерно моих лет, высокий и статный, с копной тёмных кудрей и ясными голубыми глазами. На нём были короткая туника и оливковый плащ из дорогой материи, а за спиной болталась на шнурке соломенная шляпа.
— Тебя, похоже, хотели ограбить, — сообщил он, переводя дыхание, — хорошо, что я мимо проходил, а то тут всякие шляются… Ты же и есть тот самый Антоний, искатель истины?
— Откуда ты знаешь моё имя? — ещё больше удивился я.
— Ну как откуда? Мне про тебя Нидия рассказала. Мы же с ней старинные друзья. Я сразу тебя узнал по её описанию. Мы, греки, народ нецеремонный, вот я и решил представиться самолично, а тут ещё этот громила из кустов вылез… Ах, что ж я! Меня зовут Главк.
Голос у него был быстрый и звонкий, как речка, бегущая по камням, и я не вполне поспевал за ходом его мыслей. Впрочем, имя показалось мне знакомым.
— Афинянин, который навещает храм Изиды? — вслух повторил я то немногое, что пришло мне на память.
— Именно! — обрадованно подтвердил Главк. — Какая проницательность! Ты, верно, научился у своего друга Олинфа? Искусство делать выводы — так, кажется? Кстати, что он думает о последних событиях в храме?
— Постой! — я почувствовал себя несколько оглушённым. — А это ты откуда…
— Да от Нидии же. Все ведь знают: случись что непонятное, к Олинфу любой может обратиться за помощью. А раз ты его друг и снова живёшь при храме, значит, вы заинтересовались этой загадочной историей.
— Нидия ошибается, — как можно значительнее сказал я. — Если я и вернулся в храм, то только по зову сердца. Я ещё не решил, останусь ли там.
— Понял, понял, — загорелое лицо Главка озарилось лукавой и немного смущённой улыбкой. — Осторожность прежде всего! Послушай, ты ведь никуда не спешишь? Мы можем прогуляться до бухты, а потом зайдём ко мне домой и выпьем по чаше вина.
Я задумался. В запертых подземных покоях Арбаку вряд ли что-то угрожает, а Олинф не зря велел мне присматриваться к завсегдатаям храма. Это решило дело, и мы свернули на тропинку, уходившую от подножия вулкана в сторону моря.
— Замечательные у вас места! — оживлённо болтал мой новый знакомый, шагая чуть впереди меня лёгкой, пружинистой походкой. — Никогда не примелькаются, не то что Рим!
— Давно ты живёшь в Помпеях? — поинтересовался я.
— Нет, только приезжаю на лето, уже третий год. Мне тут скучать некогда: даю пиры для друзей, выхожу в море на своей ладье — я ведь собираю морские раковины, — а иногда просто часами брожу здесь. Наверное, мало кто знает окрестности Везувия лучше меня — я тут всё обследовал.
— А это такое непростое дело?
— Как посмотреть, — усмехнулся Главк. — Ну, допустим, можешь сказать, что там? — и он показал рукой в сторону обширной поляны, на дальнем конце которой сплошной стеной поднимались заросли камышей.
— Должно быть, озеро? — предположил я.
— Вот и нет! — покачал кудрявой головой афинянин и уже заметно серьёзнее прибавил: — Это Болото колдуньи. Не знаю, вправду ли колдуньи там водятся, но место гиблое, поверь лучше на слово. Я раз сунулся — до сих пор благодарю богов, что цел остался.
— Зачем же ты туда полез? — искренне удивился я.
— А там за болотом, говорят, есть пещера, в глубине которой можно увидеть подземный огонь. Я давно уже мечтаю туда пробраться, но пока никак не разведаю безопасную тропинку…
Внезапно его прервал гулкий утробный звук, донёсшийся откуда-то от подножия Везувия. Хриплый, протяжный и невыразимо зловещий, он заполнил собой всё пространство и словно погасил приветливое сияние летнего полдня.
— Во имя Изиды! — пробормотал я, невольно похолодев. — Что это такое?
Главк обеспокоенно взглянул в сторону горы.
— Вулкан иногда издаёт странные звуки, — объяснил он. — То ли землетрясение собирается, то ли извержение…
— Я здесь полжизни прожил, но такое первый раз слышу! — в полном недоумении признался я.
— Что-то похожее я читал у Плиния… А местные жители вовсе говорят, будто так ревёт чудовище храма Изиды, когда ищет свою жертву. Пойдём-ка отсюда, нам только камнепада и не хватало.
Некоторое время мы шли молча, но вулкан (если это был он), видимо, успокоился. Когда же перед нами открылась искрящаяся под солнцем поверхность бухты, я совсем позабыл о недавних страхах. Главк, подойдя к кромке прибоя, раскинул руки и жадно вдохнул солёный бриз.
— Море всегда напоминает мне об Афинах, — сообщил он. — Ты знаешь, я всё надеюсь… — он не договорил и вдруг замер, во все глаза уставившись на что-то сквозь толщу воды. — Невероятно! Стромбус*, в этих краях! Я их только на Кипре видел… Антоний, будь другом, постереги мои вещи, я ненадолго!
С этими словами мой спутник сбросил плащ и сандалии, подобрал валявшуюся под ногами палку и полез в море. Я понятия не имел, что такое «стромбус» и не кусается ли он, но, по-видимому, он прятался в песке, откуда Главк собрался его выкопать. Наблюдая за этой необычной охотой, я вдруг услышал за спиной шорох одежды и тихий, встревоженный голос:
— Уезжай отсюда! Лучше уезжай в Египет!
Я узнал голос гораздо раньше, чем до меня дошёл смысл сказанных им слов. Во всяком случае, эти слова я в последнюю очередь ожидал услышать от моей сестры. Вскочив с камня, я бросился к ней и замер, увидев на её лице изумление, впрочем, быстро сменившееся радостью.
— Антоний! — воскликнула Иона, крепко обнимая меня. — Ты вернулся в храм? Тогда понятно, почему я приняла тебя за… за другого.
— За какого другого? — не понял я. — Кто должен уехать в Египет?
— Арбак. И не спрашивай меня ни о чём. Просто передай ему, тебя он скорее послушает…
Главк между тем отбросил палку и наклонился, окунувшись прямо в волны прибоя. Когда он выпрямился, в его руке оказалась красивая витая раковина, коричневая в белых пятнышках.
— Какая удача! — он подбежал к нам и, сияя, точно бронзовое зеркало, протянул Ионе свой трофей. — Прими это от меня на память…
Лицо сестры вдруг помрачнело и замкнулось.
— Я не могу принять твой подарок, — холодно проронила она. — Объясни ему, Антоний, в чём состоят мои обеты.
— Так вы знакомы? — афинянин обвёл нас растерянным взглядом.
— Иона — моя сестра и тоже будущая жрица Изиды, — пробормотал я, окончательно перестав что-либо понимать.
— Я и подумать не мог! — Главк залился краской и опустил глаза. — Но, надеюсь… моё приглашение ещё в силе?
Я вопросительно взглянул на Иону.
— Только потому, что со мной мой брат, — ответила она.
Дом Главка, небольшой, но поразительно уютный, чем-то сам напоминал морскую раковину. У порога атриума на мозаичном полу лежал красочный вышитый ковёр, на котором я мельком рассмотрел амфору и горку фруктов. Пройдя через зал, украшенный пурпурными драпировками, мы попали в перистиль, где был устроен маленький цветущий садик. Сил и времени на него явно не жалели. Среди клумб, затейливо выложенных по краям черепками и цветными камушками, ползала флегматичная черепаха.
Мы оказались здесь не единственными гостями: навстречу нам с мраморной скамьи поднялся светлокудрый молодой человек, щеголевато одетый, с насмешливо прищуренными глазами.
— Клодий, мой друг и поэт, — представил его Главк и добавил, кивнув на свою тунику: — Извините, я ненадолго вас покину. Заодно сам приготовлю вино. Вина у меня в доме только греческие. Только греческие.
— Я помогу, — вызвался Клодий, и оба приятеля скрылись в глубине дома. Оттуда до меня донеслись обрывки разговора.
— А ты боялся! — голос принадлежал Клодию. — Я же говорил, застелешь ковром, никто и не заметит. Ведь ты потом дашь мне ковёр?
— Не дам, — возразил Главк. — Этак ты у меня полдома растащишь.
— Ну Главк, я же только из любви к прекрасному! Слушай, а может… сыграем на него в кости?
Добился ли поэт желаемого — мне узнать так и не удалось, потому что в эту минуту Иона увлекла меня на скамью и, глядя мне прямо в глаза, взволнованно заговорила:
— Прошу тебя, Антоний, обязательно передай Арбаку моё предупреждение. В храме Изиды ему грозит смертельная опасность!
— Олинф думает иначе, — возразил я. — Ладно ещё — на улице, но под защитой стен… Или тебе известно что-то такое, о чём мы пока не знаем? Тогда расскажи, сестрёнка, от меня можешь ничего не утаивать!
Иона ответила не сразу.
— Ты слышал предание о чудовище из Мемфиса?
— Слышал, — кивнул я, — от Нидии. Но мы с Олинфом не верим в эти россказни!
— А я верю, — серьёзно, без тени притворства произнесла Иона. — Потому что… неважно. Просто я знаю, что оно существует. Только не говори Главку. И вообще никому. Не хочу, чтобы меня, жрицу Изиды, подняли на смех… О, только посмотри, Антоний — здесь дикая орхидея! Какая жалость, что они уже отцветают!
Внезапное напускное оживление сестры удивило меня. Я обернулся и увидел на пороге Главка с подносом в руках. Афинянин улыбался так тепло и чуть застенчиво, что я совершенно не мог представить, откуда взялось в Ионе это недоверие к нему.
* Долий — большой бочкообразный сосуд, то же, что пифос.
* Стромбус, точнее, стромбус персидский — средиземноморский моллюск с конической раковиной.
@темы: alter ego, мемуары, не последний день в Помпеях
03.10.2018 в 09:54
На Ватсона не нужен нож, ему побольше наплетёшь и делай с ним, что хошь! Антоний тоже не устоял перед напором и несколько растерялся от обрушившегося на него потока информации ))
03.10.2018 в 10:13
После такой ударной дозы обаяния даже странные звуки с вулкана надолго не напугают)))