У Гая баснями не кормят;)

[Jack Stapleton]

И да, пора мне выполнить обещание и начать публикацию большого кроссовера, идея которого складывалась у нас с Zoief ещё с апреля. Всё началось с помпейской мозаики, на которой изображена - ну да, собака... ччёрная. А там, где есть Alter Ego Николас Клэй и чёрная собака, там мысль сворачивает на проторённую дорожку. А разбираться в самой известной собачьей тайне предстоит Олинфу, который умеет делать выводы, и Антонию, который только постигает это искусство.

ЧУДОВИЩЕ ХРАМА ИЗИДЫ

Табличка I
Искусство делать выводы. Бродячий философ превращается в продавщицу цветов. Предание храма Изиды. Раб, жрица и светящаяся тень. Чего Олинф не знал о себе сам. Зловещая находка на влажной земле.

— Так что же ты, Антоний, думаешь об этой трости?
Я в недоумении скосил глаза через плечо на своего наставника, но Олинф, поглощённый работой, даже не обернулся.
— Можно подумать, — признался я, разводя руками, — что твой бог наградил тебя ясновидением.
— Такой чести я ещё не заслужил, — раскатисто засмеялся Олинф. — Однако Бог, читающий в наших душах, не зря заповедовал, чтоб мы на него надеялись, а сами не плошали. Так что дар ясновидения мне ни к чему, если передо мной стоит новёхонький медный панцирь, который я только что начистил до блеска.
— Как же всё просто! — вздохнул я. — Особенно когда ты мне растолкуешь. Хотел бы я так же делать выводы из мелочей.
— Вот и попробуй, — ободряюще прогудел мой наставник. — Не Изида горшки обжигает. Ну так что ты думаешь об этой трости? Вернее сказать — об её хозяине, недаром же он забыл её здесь.
Я снова взял трость в руки и внимательно осмотрел её сверху донизу. Совсем простая, из некрашеного дерева: нижний конец заметно стёрся, а верхний, загнутый, был до гладкости отполирован руками владельца.
— Ну, — в задумчивости протянул я, — надо полагать, хозяин этой трости — человек довольно высокого роста, почти наверняка мужчина, если ему удобно на неё опираться. Я также склонен думать, что он много ходит пешком.
— Ага, — Олинф с любопытством прищурился. — А почему ты так решил?
— А посмотри, как она сбилась. С ней явно не по Помпеям гуляли: из дома в термы, на минуточку в храм и обратно домой. Уверен, хозяин нашей трости исходил немало дорог.
— Ну вот видишь! У тебя уже получается. Ещё что-нибудь?
Новое искусство казалось мне всё увлекательнее. Подумать только — по какой-то деревяшке мы воссоздаём человеческую жизнь! Я повертел трость в руках, и вдруг меня осенила новая догадка:
— А ты заметил, Олинф, что она совсем простая — ни украшений, ни резьбы! Я лично не представляю её в руках хозяина какой-нибудь виллы под Везувием. Наверняка этот человек не гонится за роскошью. А если к тому же он много ходит пешком… — я немного помедлил, собираясь с мыслями, — значит, скорее всего, трость принадлежит какому-нибудь странствующему философу. Постой! — спохватился я. — Вчера на рынке говорили, будто стража ищет христианского проповедника из Рима. Если он приходил к тебе… его ведь могли выследить! Чего ж мы сидим, Олинф? Нам надо немедленно предупредить его и отвести в безопасное место!
Ещё минута — и я бы рванул на улицу спасать так явственно увиденного мной бродячего проповедника, но мощная лапа Олинфа вовремя опустилась мне на плечо.
— Подожди, подожди! Дай-ка мне сперва самому посмотреть.
— Но ведь… всё же настолько очевидно! — растерянно пробормотал я.
— Так… — Олинф забрал у меня трость и поднёс её к самой бороде. — Угу. Ну, ты, конечно, перегнул палку, но с кем не бывает по первому разу? Если вспомнить, что я однажды Медону наговорил… Ладно, сейчас не об этом. Насчёт того, что хозяин трости много ходит пешком, ты не ошибся. Молодец! А вот с ростом всё-таки дал маху. Видишь, нижний конец стесался не ровно, а наискось? На неё не опирались, а ощупывали ей дорогу перед собой. Кто так делает? Только незрячие. Мы бы с тобой такой палкой много не нащупали, так что, скорее всего, наш гость не очень-то высокий. Точнее, гостья.
— Ещё и гостья! — не удержался я.
— Суди сам: дерево, как ты заметил, некрашеное и насквозь пропиталось цветочными ароматами. Так часто с цветами возятся скорее женщины. Ну, а много ты знаешь в Помпеях слепых девушек, которые постоянно ходят пешком и носят с собой цветы? Я, например, только одну.
— Ну конечно! — запоздало сообразил я. — Это же Нидия, фессалийка, которая продаёт цветы у храма Изиды! Тогда надо скорее найти её и вернуть ей трость!
— Всё бы тебе бежать и искать, — добродушно укорил Олинф. — Тем более наша цветочница и без трости вполне справляется. Иначе зачем ей собака?
— Постой! — взмолился я. — Я уже за твоими мыслями не поспеваю. Откуда ты вообще взял про собаку?
— Да всё из той же трости. Видишь на ней две отметины прямо посередине? Это следы зубов. Собака шла впереди хозяйки на поводке, а палку несла в пасти. А судя по расстоянию между отметинами, она крупнее комнатной собачонки, но уж, конечно, меньше молосса… Ах, да, — небрежно прибавил Олинф, остановившись возле окна, — она длинноухая, курчавая и всё время вертит хвостом.
— И ты узнал это по отметинам от зубов? — я ошарашенно вытаращился на него, едва успев подумать, что подобных вершин в искусстве делать выводы мне никогда не достичь.
— Ну, если честно, — Олинф хитро глянул на меня из-под мохнатых бровей, — именно такая собака сейчас ведёт свою хозяйку прямо к нашей мастерской. Похоже, бежать на поиски тебе не придётся.
— Мы уже пришли, Снупус? — послышался нежный девичий голос. В ответ раздался звонкий лай, и кто-то требовательно заскрёбся в дверь.
Не успел я откинуть запор, как в ноги мне с бодрым тявканьем кинулся какой-то рыжий кудрявый клубок, так что я еле устоял и не сразу сумел поприветствовать нашу гостью — невысокую хрупкую девушку с пышной светлой косой. На левой руке она несла корзину с цветами, а в правой держала кожаный поводок, привязанный другим концом к ошейнику собаки и непостижимым образом успевший запутаться вокруг моих ног. Ума не приложу, как мне удалось протянуть ей трость и не грохнуться.
— Какое счастье! — воскликнула Нидия. — А я думала, что забыла её в таверне. Не хотелось бы туда лишний раз возвращаться. Снупус, конечно, меня очень выручает, но иногда с ним нет никакого сладу!
— Что же тебя сюда привело, дружок? — поинтересовался Олинф, помогая цветочнице сесть на перевёрнутую корзину и устроиться поудобнее. — Может быть, оковать твою трость железом? Или ты хочешь послушать об апостоле Павле?
Нидия отрицательно покачала головой.
— Меня прислали жрецы храма Изиды. — При этих словах Олинф неодобрительно поморщился, но промолчал. — Однако прежде я должна поведать вам одну историю, — продолжала девушка, — вернее, предание. Жрец Кален велел мне пересказать его слово в слово, как оно записано в папирусе, потому что иначе я не смогу объяснить моего поручения. Вы знаете, даже Арбак до недавнего времени в него не верил, а теперь… Впрочем, я, наверное, лучше начну по порядку.
Олинф нахмурился ещё сильнее, потому что египтянина Арбака он жаловал даже меньше, чем богов, которым тот поклонялся. Что же до меня, то я не мог скрыть восхищения: хоть я к тому времени и раздумал становиться жрецом, но древние предания о богах Египта по-прежнему захватывали меня. Поэтому, выпутавшись, наконец, из поводка, я устроился на полу и приготовился слушать, а Нидия, положив руку на кудрявые уши притихшего Снупуса, неторопливо повела рассказ.
— Много есть свидетельств о чудовище храма Изиды в Мемфисе, но, поскольку Помпеи стали второй родиной для святынь этого культа, то жрецам и прихожанам надлежит знать: нет столь тяжкого проклятия, коего нельзя было бы искупить молитвой и щедрыми жертвоприношениями.
Да будет вам известно, что в годы правления Тутанхамона верховным жрецом храма Изиды был Яхмос, сын Имхотепа, и этот Яхмос прослыл столь ярым ревнителем богини, что имя его снискало недобрую славу во всём Мемфисе. Всю свою жизнь он подчинил одной лишь мысли: что хорошо для храма, хорошо и для остального мира, — и вскоре дошло до того, что он окончательно перестал считаться не только с чужими, но и с близкими, и оттолкнул от себя всех, кроме нескольких молодых жрецов, привыкших ловить каждое его слово, не задумываясь над их смыслом.
Случилось же так, что однажды Яхмос встретил на берегу Нила молодую чужестранку, и она внушила ему такое восхищение (если в его душе ещё оставалось место для подобных чувств!), что он тут же предложил ей принести священные обеты и сделаться жрицей Изиды. Однако девица держалась верований своей родины, а возможно, её отпугнула его мрачная настойчивость — но, так или иначе, она отвергла его предложение. Тогда, проследив за ней до дома, в глухую ночь Яхмос со своими учениками выкрал её прямо из постели, принёс на носилках в храм, запер в уединённом покое, а сам удалился в главный зал, дабы принести жертву и заручиться благосклонностью Изиды. Страх перед могуществом богини толкнул девицу на поступок, на который отважился бы не всякий смелый и ловкий мужчина: она выбралась наружу через окно под крышей, спустилась вниз по плетям дикого винограда, увивавшего колонны храма с южной стороны, и побежала вдоль берега Нила к отчему дому.
Тем временем Яхмос завершил обряд и вернулся к пленнице, надеясь, что заточение прибавило ей сговорчивости, но обнаружил, что клетка опустела и птичка вылетела на волю. — Лицо Нидии осветилось лукавой улыбкой, но почти сразу же вновь помрачнело. — И тогда его обуяли тёмные силы. Словно забыв о покровительстве Изиды, которой ещё недавно возносил молитвы, он при учениках поклялся отдать своё тело и душу во власть Сета, если ему удастся вернуть беглянку в храм. С этими словами он выбежал во двор, сам заложил колесницу и, нахлёстывая коня, бросился в погоню.
Когда ученики Яхмоса уразумели, что задумал их наставник, они встревожились и поспешили за ним. Не успели они выбежать за городские стены, как мимо них промчалась взмыленная лошадь — без колесницы, с оборванной упряжью. Объятые страхом, молодые люди двинулись по её следу и вскоре у берега реки наткнулись на разбитую колесницу. Беглянка точно сквозь землю провалилась, а внизу, возле кромки воды, замертво лежал Яхмос.
И тут, — голос Нидии задрожал, — волосы встали бы дыбом на головах у учеников, не будь они обриты наголо. Над бездыханным телом жреца стояло страшное чудовище — огромный, чёрной масти остроухий зверь, сходный видом с собакой или шакалом, но величиной с молодую львицу. Чудовище повернуло к ним свою клыкастую пасть и сверкнуло горящими глазами.
Никто не помнил, как вернулся домой. Но один из учеников наутро умер, двое других лишились рассудка, а остальные навсегда покинули храм, успев лишь поведать о том, чему стали свидетелями в ту роковую ночь.
Таково предание храма Изиды, дошедшее до нас из Мемфиса. Кто станет отрицать, что иных жрецов, свернувших с пути истинного служения, постигала страшная и загадочная участь? А посему заклинаю вас: вверяйте свою судьбу Изиде и не ходите мимо храма в ночное время, когда силы тьмы властвуют безраздельно.
Повисло молчание. Лишь бодрый лай Снупуса нарушил его и помог мне стряхнуть с себя наваждение. Однако, повернувшись к Олинфу, я с удивлением увидел на его широком лице выражение христианского смирения и полной покорности судьбе, как будто только любовь к ближнему заставила его выслушать эту загадочную историю до конца. Когда рассказчица смолкла, он украдкой зевнул в кулак, но острый слух Нидии тут же уловил столь сомнительный знак внимания.
— Тебе неинтересно, Олинф? — спросила она с ноткой укоризны.
— Нет, почему же, — отозвался тот. — Интересно для учёных, которые записывают басни приезжих мореходов.
— А при чём здесь Арбак? — вмешался я, ухватившись за знакомое имя. Я без труда мог представить своего теперь уже бывшего наставника рассказывающим такую легенду в кругу молодых жрецов, но верящим в неё… скорее бы уж статуя Изиды свалилась с постамента.
— Как?.. — ошеломлённо переспросила цветочница. — Разве вы не знаете, что случилось возле храма неделю назад? Об этом уже полгорода судачит!
— А-а, — протянул Олинф, — припоминаю. Но, видишь ли, мы с Антонием как раз тогда просидели два дня в катакомбах, кхм… в поисках разгадки той истории с камеями. — И подтолкнул меня под рёбра ровно за миг до того, как я собрался открыть рот и спросить: «Какие такие камеи?» Тычок вышел ощутимым, и я, со своей стороны, постарался хотя бы не охнуть, чтобы Нидия ничего не заподозрила. — Будет лучше, если ты расскажешь нам всё как есть, без слухов и сплетен.
— Я расскажу то, что мне самой известно от жрецов, — начала наша гостья. — Легенда легендой, а жители окрестных улиц действительно побаиваются ходить по ночам мимо храма Изиды. Многие слышали из-за ограды шум, а иные — какой-то тихий печальный свист… Впрочем, это как раз неважно. Главное, что Арбак — по крайней мере, до недавнего времени, — был одним из немногих, кто не придавал значения пересудам и порой оставался в святилище на всю ночь, хотя именно во двор старался не выходить.
Так вот, неделю назад вскоре после полуночи мимо храма проходил Пётр, раб Диомеда, который по какому-то делу отправился в гавань и сильно припозднился. — Тут Олинф понимающе хмыкнул и подмигнул мне: ещё бы мы не знали, почему припозднился Пётр, если сидели с ним втроём в пресловутых катакомбах! — Тебе, конечно же, известно, Антоний, — продолжала Нидия, — что возле главного входа в храм, слева от крыльца, находится довольно обширная лужайка, поросшая травой, и от соседнего здания её отделяет низенький заборчик. И прямо возле заборчика Пётр увидел неподвижно лежащего Арбака. И то вряд ли разглядел бы что-нибудь в такую тёмную ночь, да вдобавок без огня, если бы не белый плащ.
Пётр мигом перелез через заборчик и, как сумел, привёл пострадавшего в чувство. Арбак с виду был цел и невредим, но, когда он очнулся, в глазах его стояло выражение такого ужаса, будто какая-то неведомая опасность всё ещё угрожала ему. Однако что за опасность — он не мог ни объяснить, ни даже вспомнить.
На шум из храма выбежали прислужники; они увели Арбака внутрь, принесли огня и осмотрели весь двор. Вот тут и начались загадки, — Нидия немного помолчала, словно припоминая. — От крыльца до того места, где нашли Арбака, вели только его следы, причём очень странной формы — как будто он шёл на цыпочках.
Когда я представил себе жреца в белом одеянии, крадущегося в ночной темноте на цыпочках по зелёной лужайке, меня помимо воли разобрал смех — пришлось сделать вид, будто я кашляю. Спасибо, что Нидия не обратила внимания!
— А перед тем, — невозмутимо продолжала она, — Арбак довольно долго стоял возле крыльца. Именно там нашли много его следов, а ещё брошенный глиняный светильник.
— То есть на эту мысль их навели следы? — заметно оживившись, прервал Олинф.
— Нет, я думаю, скорее светильник. Ведь всё масло в нём успело сгореть — насколько я поняла, когда он упал, на плиты не вытекло ни капли, а фитиль уже погас.
— Ай да Нидия! Иным зрячим есть чему у тебя поучиться, — мой наставник одобрительно хлопнул себя по колену. — Получается, этот старый пройдоха кого-то ждал, пока не остался без огня, а потом что-то заставило его пуститься наутёк — неужели, дорогой мой Антоний, ты и вправду подумал, что Арбак будет в темноте к кому-то подкрадываться на цыпочках? Да притом побежал он не в храм, который был у него прямо за спиной, а куда глаза глядят, через лужайку.
— Может быть, то, от чего он убегал, пришло как раз из храма? — предположил я.
— Нет, точно не оттуда, — возразила Нидия. — В ту ночь поблизости оказался ещё один свидетель — вернее, свидетельница… одна из жриц Изиды. Наутро она сообщила, что видела огромную светящуюся тень с острыми ушами и хвостом, которая бесшумно перепрыгнула через главные ворота во двор. От этого зрелища её охватил такой ужас, что она бросилась бежать и больше ничего разглядеть не успела.
«Бедняжка! — подумал я. — Хорошо, что не Иона натерпелась такого страха. Уж я бы им показал, как пугать мою сестру!»
— Раб, жрица и светящаяся тень, — задумчиво, с расстановкой повторил Олинф. — И жрец, напуганный до беспамятства. Я одного не понимаю: что понадобилось этим господам из храма от меня, простого кузнеца? Если они подозревают какое-то злодеяние, так для чего в нашем городе стража?
— Видишь ли, Олинф, — Нидия помялась, перебирая край плаща, — есть некая область, где бессильны и стража, и магистрат…
— Так ты веришь, дружок, что тут могут быть замешаны дьявольские козни? — Олинф испытующе взглянул на неё и вдруг расхохотался. — Тогда я вовсе ничего не понимаю! На то ведь они и жрецы, чтобы самим находить управу на своих нечистых духов.
— Но в легенде говорится, что чудовище из Мемфиса преследует именно жрецов, — я попытался рассуждать по порядку. — Может, поэтому они и не могут с ним справиться?
— Вот! — взволнованно перебила Нидия. — Вот почему им и нужен именно ты, Олинф! Всем Помпеям известно, что никто лучше тебя не умеет изгонять силы зла!
Надо было видеть лицо моего наставника в эту минуту — как будто он налетел на невидимую стену.
— Кхм… — он прокашлялся, — я, конечно, борюсь с языческими демонами по мере моих скромных сил, но жечь ароматические палочки и плясать с бубном… Ты уж прости, Нидия, только сдаётся мне, эти твои жрецы что-то не договаривают. Ни одна тень, даже светящаяся, не напугает Арбака настолько, чтобы он сам всерьёз поверил в выдумку для доверчивых прихожан, да вдобавок обратился за помощью именно ко мне. Не верю я в такие случайности.
Наша гостья ответила не сразу, будто сомневаясь в том, что собиралась произнести вслух. На помощь вновь пришёл пёсик: он громко тявкнул и поскрёб передней лапой воздух.
— Ты прав, Снупус, — согласилась Нидия. — Есть одна вещь, о которой не знает никто, кроме Арбака с Каленом и меня. Дело в том, что именно я её и обнаружила…
— Ты? — от неподдельного удивления у меня глаза полезли на лоб. Чтобы слепая сумела отыскать улику после того, как целая толпа вполне зрячего народа наверняка прочесала каждый скрупул земли вокруг храма — такое просто в голове не укладывалось!
— В то утро я пришла продавать цветы раньше обычного, — рассказывала между тем Нидия, — и удивилась, как тихо кругом. Обычно ведь на площади с утра уже собирается народ, а тут — ни шагов, ни голосов. Я прошла через ворота на лужайку и села ждать покупателей на каменную скамью возле заборчика, о котором вам рассказывала. От нечего делать я принялась чертить по земле тростью, и вдруг её конец ткнулся в какое-то углубление. А я прекрасно помнила, что ещё накануне его здесь не было!
— Ага! — снова прервал Олинф. — А не шёл ли в тот вечер дождь?
— Шёл, — подтвердила Нидия, — и именно вечером. Зато утро выдалось ясное, и земля уже начала подсыхать. Мне стало любопытно; я опустилась на колени и обшарила полоску земли между травой и заборчиком. Там действительно были следы, свежие и очень отчётливые.
— Мужские или женские? — поинтересовался я.
Вся краска отхлынула от лица Нидии, всегда безмятежные глаза испуганно распахнулись.
— Олинф, Антоний, — прошептала она дрогнувшим голосом, — это были отпечатки лап огромной собаки!

Comments

[Эрна_]

*с потолка* Уже спускаться или еще можно тут побегать?
Нет, слушай, это просто великолепно. Персонажи подошли как родные! И даже Снупус (ктой-то расщедрился рабыне на поводыря?) , потому что в такой истории без Снупуса никак. С нетерпением жду, что будет дальше.

[Jack Stapleton]

Думаю, помпейские потолки любую беготню выдержат))))

Персонажи подошли как родные!

Такое чувство, что оба канона прямо дожидались кроссовера))
У меня вторая глава ждёт вычитки и понемногу пошла третья.

[Эрна_]

Ну так ура же.

[Гость]

С долгожданной премьерой! Не буду повторяться, скажу только, что Снупус действительно само очарование и я желаю ему взломать канон )))

[Jack Stapleton]

Снупус действительно само очарование и я желаю ему взломать канон )))

Снупуса я в обиду не дам ни в одном воплощении))) Да и других достойных представителей рода Canis)))