Два весёлых драббла

Название: Этюдец в багровых тонах
Автор: Jack Stapleton
Размер: драббл, 368 слов
Персонажи: королевское семейство, Генрих Гиз, Рене и др.
Категория: джен
Жанр: стёб, чёрный юмор
Рейтинг: R
Примечание 1: посвящается Варфоломеевской ночи
Примечание 2: всё, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательств на авторское право

ЭТЮДЕЦ В БАГРОВЫХ ТОНАХ

– Ну и беспорядок, – проворчал Генрих Гиз, споткнувшись об очередного гугенота, валявшегося прямо поперёк мостовой. О том, что этот невезучий последователь Кальвина до него, Гиза, сегодня ночью уже успел повстречаться с католиками, свидетельствовало отсутствие у него такой жизненно важной детали, как голова. При этом, как ни странно, рядом с телом валялась шляпа, фасон которой Гиз, как истый знаток придворных вкусов, нашёл весьма унылым.
– Lusus naturae, – не удержавшись, Гиз перешёл на латынь, – шляпа есть, а головы нет.
«Заменить шляпу короной, – шевельнулась в голове несолидарная мысль, – вышло бы точь-в-точь про кузена Карла».
Размышления герцога были прерваны громким шумом. Из окна на втором этаже вывалились на мостовую два цветочных горшка, а следом, прямо на них – гугенот. У этого голова была на законном месте, правда, из неё торчал топор.
– Всё ясно, – заключил Гиз, провожая глазами пикирующего гугенота, – этот летать не будет.
– А почему? – в окне наверху показалась явно разочарованная физиономия Морвеля.
– Элементарно, дорогой собрат по вере, – вздохнул Гиз, – топор в голове перевешивает.
Где-то в конце улицы грянул мушкетный залп.
– Это мои! – спохватился Морвель. – Ну, я побёг. Управитесь тут без меня?
– Да вы уж и так… управились, – довольно прокомментировал лотарингский герцог и зашлёпал по кровавым лужам в направлении Лувра.
Во внутреннем дворе королевской резиденции яростно препирались Карл Девятый и Екатерина Медичи. Королева-мать наступала на августейшее чадо, свирепо размахивая метлой с золотой молнией на древке, а между ними, цокая раздвоенными копытцами, суетливо сновал парфюмер Рене, ниже пояса почему-то имевший облик чёрного козла.
– А я вам говорю, матушка, что вы опять всё перепутали! – защищался Карл. – Потому что сегодня Варфоломеевская ночь, а не Вальпургиева!
– А мне плевать! – огрызнулась мадам Като. – Вальпургиеву я всё равно пропустила. А ты нам такой шабаш собираешься испортить!
– А ещё он вашу колдовскую книгу позавчера слопал! – наябедничал из-за колонны Франсуа Алансонский.
– Как?! – возопил ужаленный в самое сердце Рене. – Я же её специально для Наваррского отравил, на тот случай, если он Марго будет привораживать…
– Если ты, сволочь, – прошипела Екатерина, выкручивая парфюмеру мохнатое козье ухо, – ещё раз позволишь себе впутаться в мою семейную жизнь… тёща я, в конце концов, или не тёща?! А нам, между прочим, ещё Колиньи в пентаграмму класть!
И с этими словами королева вскочила на шею Рене, допревращавшемуся уже на лету, и, бодро размахивая чьей-то отрубленной рукой, унеслась в лабиринт ночного Парижа.

Название: Что наша жизнь? Игра!
Автор: Jack Stapleton
Размер: драббл (247 слов)
Персонажи: д'Артаньян, Бонасье
Категория: джен
Жанр: стеб
Рейтинг: G
Предупреждение: всё, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательств на авторское право

ЧТО НАША ЖИЗНЬ? ИГРА!

Д’Артаньян вошёл в магазинчик и с размаху кинул на прилавок коробку с компакт-диском.
– Вот! Извольте вернуть деньги!
– Но, сударь, – заюлил Бонасье, не желая и думать о том, чтобы полновесные золотые экю, лишь накануне очутившиеся в его кассе, снова её покинули. – Это же самый современный и навороченный симулятор верховой езды! Двенадцать трасс, вид от первого лица… Лучшей игры вы не найдёте во всех магазинах Парижа! А уж режимы! Скачки, битва, аркада – сказка!
– Другим рассказывайте! – прорычал гасконец, топорща усы. – Дизайн лошади никуда не годится.
– Не может быть! – лавочник схватился за голову. – Там же можно закачать узор для седла и раскрасить лошадь в десять мастей…
– Вот именно, и среди них нет оранжевой! – негодующе закончил д’Артаньян. – Так что, чёрт побери, гоните деньги обратно!
– Гм… может, мы пойдём на компромисс? – попятившись под напором столь решительно настроенного клиента, принялся изворачиваться г-н Бонасье. – Не хотите ли обменять эту игру на что-нибудь другое? Вот, например, чертовски интересный квест «Английская революция» – только что завезли.
– А ну-ка, покажите, – заинтересовался д’Артаньян. – А кто разработчик?
– Фирма «Винтер Геймс». Между прочим, создатель квеста «Миссия: вернуть подвески», – подмигнул Бонасье, торжествуя победу.
Бравый мушкетёр в раздумье поглядел на коробку. Как тут не вспомнить, что на прохождение «Подвесок» они с друзьями убили целых десять дней, причём последние двое суток он просидел перед монитором один, мужественно борясь со сном…
– Э, нет, – твёрдо заявил он, вовремя вспомнив ещё и то, что, увлёкшись квестом, они пропустили выдачу экипировки и чуть не опоздали под Ла-Рошель, – приберегите эту вашу революцию на будущее. Лет этак на двадцать, не раньше.

---

Лилии для милой

Ну запал мне в сердце старина Бомбадил с его лилиями...

Название: Лилии для милой
Автор: fandom Dumas 2013
Размер: драббл, 766 слов
Пейринг/Персонажи:

спойлер!

Миледи, Том Бомбадил, мельком хоббиты-мушкетёры
Категория: джен
Жанр: AU, флафф
Рейтинг: G
Задание: кроссовер с fandom JRRT 2013.
Примечание 1: цитаты приведены по переводу Н. Григорьевой и В. Грушецкого
Примечание 2: все, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательства на авторское право.
Для голосования: #. fandom Dumas 2013 – работа «Лилии для милой»

ЛИЛИИ ДЛЯ МИЛОЙ

Старый Том спешит домой, он припас для милой
Звуки песни озорной да букетик лилий…

Голос Тома слышен издалека, звучный, весёлый, он плывёт над кронами деревьев и задаёт тон беззаботному журчанью Ивлинки. Анна подходит к окну и, приподнимая вышитую занавеску, высматривает среди деревьев в зеленовато-сизых сумерках знакомую синюю шляпу с пером. Незаметно для себя она уже начала привыкать к его дурашливым песенкам, хотя в глубине души всё ещё полагает, что пользы от них не больше, чем от соломы в качестве противоядия. И всё же они – часть этого леса, они рождаются вместе с цветами на полянках, со звоном реки, сбегающей с холма, с белыми звёздами лилий на поверхности тростниковой заводи, где они встретились в первый раз.
Анна до сих пор не помнит, что же произошло между резкой болью, обжёгшей её шею, и той минутой, когда она очнулась на дне зелёного омута в чаще незнакомого леса. Но случилось что-то невозможное в её прежнем мире, потому что она жила, она дышала под водой, и голова была на месте. И это почему-то нисколько не удивляло её. Как в той, прежней жизни привычным было смешивать яды, срезать подвески и мчаться куда-то на другой конец Франции по воле его высокопреосвященства, так теперь казалось, что всю свою жизнь она только и делала, что расчёсывала волосы скромным деревянным гребешком и пела в зарослях тростника бесконечные песни, прекрасные и древние, как сам лес вокруг неё. Она избегала только заводи, где весной расцветали лилии: они будили слишком яркие воспоминания, после которых долго горело плечо, и даже ночная прохлада никак не могла освежить разгорячённого лица.
А потом появился Том. В своих крепких жёлтых башмаках он продирался сквозь тростник, как корова к водопою, и свистел, как целая стая дроздов. Он был первым человеческим существом, которое встретилось Анне за много дней в лесу, и, скорее из любопытства, она решилась опробовать на нём свои песенные чары. Её песня журчала и убаюкивала, как река в знойный полдень под ивами, манила, кружила голову. Но чего она не ожидала – так это того, что Том ей ответит. Причём её же оружием. Его голос, гулкий и сильный, вмиг разорвал сплетённое ею невидимое кружево и словно осветил её со всех сторон лучами солнца на маленькой тростниковой кочке. А потом он и сам вдруг оказался перед ней, в ярко-синей куртке и с улыбкой на румяном лице, и она остановилась ровно за миг до того, как пришла мысль исчезнуть в спасительной глубине заводи.
Том победил, но ему не пришло в голову утвердиться над ней раз и навсегда. Он просто позвал Анну идти с ним. И она пошла, потому что любая незакреплённая победа в конечном счёте всегда становилась её победой.
Том звал Анну Златеникой, и она не противилась: ей даже нравилось это новое имя. Она стала хозяйкой весёлого домика под холмом, из окон которого виднелся лес и сизые очертания курганов на горизонте. Каждый вечер она топила камин яблоневыми дровами, зажигала свечи, мягко пахнущие воском, и ставила на стол румяный хлеб и масло, сыр, мёд и полные корзины душистых ягод. А днём, сидя у окна, подолгу раздумывала над рассказами Тома и всё глубже знакомилась с этим новым миром и законами, по которым он был устроен.
А однажды Том впервые принёс ей лилии. Был конец сентября, ненастный и по здешним меркам неожиданно холодный. Белые и розоватые цветы лежали на широком листе; Том заботливо опустил их в деревянную чашу и тут же в песне поведал, как ходил за ними в дальний угол Леса, «чтоб спасти их от мороза, снега и метели, чтобы милые глаза их любовью грели…». Анна пересилила знакомое жжение в левом плече и улыбнулась. Врагов всегда лучше превращать в союзников, пусть даже это бессловесные цветы.
С тех пор каждую осень их домик заполняли лилии. Графу де Ла Фер – там, во Франции – верно, и присниться не могло, что его жена теперь сидит в резном кресле среди лилий, будто на озёрном троне. Ну, а о том, что цветы по её знаку распускались в любое время и выпускали облако дурманящего, усыпляющего аромата, Анна не считала нужным говорить даже Тому. Впрочем, он сам не спрашивал.
… Песня становилась всё ближе. Вот и сам Том – подбрасывает и ловит свою синюю шляпу, пританцовывая на ходу. А вслед за ним, спотыкаясь, брели четыре подозрительно знакомые фигурки. Анна прищурилась и не сдержала усмешки. Тот, который плёлся впереди всей четвёрки, и раньше-то был недостаточно высок для зрелого мужчины, а теперь уменьшился в росте почти на треть и вместо ботфортов обзавёлся бурой шерстью на ногах. Зато куртка была всё того же неопределённого цвета, среднего между рыжим и небесно-голубым. Как и в первый понедельник апреля в славном городе Менге.
«А подвески-то у него наверняка на шее, – не без злорадства отметила про себя Анна, – вон как сутулится. Что же они на четверых ношу не разделили? А то – один за всех, все за одного…»

---

Как герцог Майеннский...

Ну, а эта история сама напросилась)

Название: Как герцог Майеннский влез в политическую интригу, а попал в безвыходное положение
Автор: Jack Stapleton
Размер: мини, 1534 слова
Пейринг/Персонажи: герцог Майеннский, Генрих Гиз, Шико, Генрих Валуа, Родственники и Миньоны Генриха
Категория: джен
Жанр: AU, юмор
Рейтинг: G
Задание: кроссовер с fandom Tales 2013.
Примечание: все, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательства на авторское право.

КАК ГЕРЦОГ МАЙЕННСКИЙ ВЛЕЗ В ПОЛИТИЧЕСКУЮ ИНТРИГУ, А ПОПАЛ В БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Давным-давно, кажется, в шестнадцатом веке, когда Варфоломеевская ночь уже кончилась, а абсолютная монархия ещё не думала начинаться, – известный всем читателям Дюма (а значит, и вам) герцог Майеннский, которого для краткости называли просто Майенн, вместе со своим братцем Генрихом Гизом гулял по Парижу, и вдвоём они горланили вот такую песенку:

Хорошо живёт на свете
Герцог Гиз!
Ведь идёт его карьера
Вверх, не вниз!
И неважно, чем он занят,
Если он монархом станет,
А ведь он монархом станет
(Если, конечно, Валуа подпишет отречение)
На-всег-да!
Да!

И вот, распевая эту песню, они шли себе и шли, пока не оказались перед высоким-превысоким аббатством.
– Ага! – сказал герцог Майеннский. (Трам-пам-пам-тирам-пам-па!) – Если я что-нибудь в чём-нибудь понимаю, то аббатство – это святая Женевьева, а святая Женевьева – это Генрих, а Генрих – это неподходящий монарх, а неподходящий монарх – это такой монарх, которого можно кем-нибудь заменить. Скажем, Генрихом Гизом. Или мной. И всё такое прочее!
Но «всё такое прочее» не получилось. Потому что Генрих Валуа был внутри, а герцог Гиз и герцог Майеннский – снаружи. Тогда Майенн подумал-подумал и спросил:
– Гиз! У тебя есть дома воздушный шарик?
– Нет, – сердито ответил Генрих Гиз. – И вообще я его тебе не дам.
– Это ещё почему? – обиделся Майенн.
– Потому что ты притворишься толстой-претолстой тучкой и полетишь к окну, – проворчал Гиз, – а миньоны всё равно тебя узнают и обстреляют из сарбаканов, и мне придётся бежать домой за мушкетом и сбивать мой последний воздушный шарик с родовым гербом лотарингского дома!
Тогда Майенн подумал ещё немного и направился ко входу в аббатство. Он постучался в дверь и спросил:
– Э-эй! Кто-нибудь дома?
Из-за двери послышалась какая-то возня, а потом стало тихо.
– Я спрашиваю: «Э-эй! Кто-нибудь дома?» – повторил Майенн громко-громко.
– Никого нет! – ответил чей-то голос. – И незачем так орать, – прибавил он, – я и в первый раз прекрасно тебя слышал.
– Простите! – опешил герцог Майеннский. – Я хотел сказать: что, совсем никого нет?
– Совсем никого, – подтвердил голос.
Тут герцог сел на крылечко и задумался. Думал он так: «Не может быть, чтобы там совсем никого не было. Кто-то ведь должен был сказать «Совсем никого»!».
Тогда он снова наклонился к замочной скважине и спросил:
– Слушай, Генрих, а это случайно не ты?
– Нет, не я! – ответил Шико, переодетый Генрихом, и это была сущая правда.
– А разве это не твой голос?
– По-моему, нет, – ответил Шико. – По-моему, ни капельки не похож! А по-твоему?
Майенн ещё немного подумал и снова спросил:
– Скажите, пожалуйста, а куда подевался Генрих Валуа?
– Он ушёл, – ответил Шико, – в гости к своему кузену герцогу Майеннскому.
Тут Майенн прямо охнул от удивления:
– Так ведь это же я!
– Что значит «я»? «Я» бывают разные!
– Я – значит, я, герцог Майеннский.
– Ты в этом уверен? – ехидно спросил Шико.
– Конечно!
– Ну, тогда проходи, – сказал Шико и приоткрыл двери, чуть-чуть, чтобы получилась узкая щель.
И герцог Майеннский стал протискиваться в дверь. Он протискивался, протискивался и, наконец, оказался внутри аббатства.
– Ты был совершенно прав, – сказал Шико, осмотрев его с головы до ног, – это действительно ты!
– А ты думал, кто?
– Ну, сам знаешь, времена сейчас неспокойные, нельзя пускать в дом кого попало! Ну да ладно. Тебе ничего не нужно подписать?
Герцог Майеннский и сам был не прочь, чтобы ему что-нибудь подписали, особенно отречение от престола и особенно – в его пользу. Поэтому он страшно обрадовался, увидев, как Шико достаёт перо и чернильницу. А когда Шико спросил: «Мне от какой короны отрекаться – от французской или от польской?», – наш герцог пришёл в такой восторг, что тут же выпалил: «И того, и другого, и можно без хлеба!» – как обычно говорил за обедом в Лувре, чтобы не показаться слишком жадным.
Потом он замолчал и долго-долго ничего не говорил, потому что едва успевал подавать Шико документы об отречении – от власти, от Лувра, от коллекции вырезных картинок и от права бесплатно брать пробники помады и пудры из парфюмерных лавок.
А когда бумаги кончились, он распихал их по карманам, пожал Шико руку и важным-преважным голосом – в самый раз для будущего короля Франции! – сказал:
– Ну, мне пора.
– Уже пора? – вежливо спросил Шико. Нельзя ручаться, что он не подумал: «Не очень-то вежливо удирать сразу после того, как спихнул короля с престола», – но вслух он этого не сказал, потому что, как вы помните, был переодет в Генриха Валуа, а Генрих был очень утончённый и воспитанный.
– Ну, – замялся Майенн, и глаза его при этом воровато бегали, – я бы ещё посидел, если бы… если у тебя осталось что-нибудь…
– По правде говоря, – предупредил Шико, – сейчас сюда набегут миньоны с анжуйцами, так что я бы на твоём месте поторопился.
– Тогда, пожалуй, я в самом деле пойду. Всего хорошего.
– Всего хорошего, – пожелал ему Шико. – Раз уж ты больше ничего от меня не хочешь…
– А разве ещё что-нибудь есть? – с надеждой спросил Майенн.
Шико демонстративно вывернул карманы и вздохнул:
– Увы, совсем ничего не осталось!
– Я так и думал, – сочувственно сказал Майенн. – А есть отсюда другой выход? Мне бы не хотелось встречаться с миньонами и анжуйцами.
– Пожалуйста, – вежливо сказал Шико и проводил Майенна к задней стене, в которой была дырка. И Майенн полез в неё. Сначала на воле очутилась его шляпа, потом нос, потом уши, потом голова, потом плечи, а потом… А потом Майенн закричал:
– Ай, спасите! Лучше я полезу назад!
Ещё потом он закричал:
– Ой, помогите! Нет, лучше вперёд!
И, наконец, он завопил дурным голосом:
– Ай-яй-яй, спасите-помогите! Не могу ни назад, ни вперёд!
Тем временем Шико, увидев, что потайной ход забит, высунулся в окошко над головой Майенна и спросил:
– Ты что, застрял?
– Не-ет, я просто отдыхаю, – Майенн испугался, что Генрих (он ведь думал, что это настоящий Генрих!) отберёт у него бумаги с отречениями (и прощайте, бесплатные пробники!). – Просто отдыхаю, думаю кой о чём и пою песенку…
– Ну-ка, подожди, – строго сказал Шико.
Он взял длинный берёзовый прут и начал стегать Майенна с той стороны, где у него были ноги. Он стегал и стегал, но Майенн никак не пролезал в дырку и только вопил:
– Ой-ой-ой! Больно!
– Всё ясно, – вздохнул Шико, – ты застрял.
– Это всё оттого, – всхлипнул герцог, – что у кого-то слишком у…у…узкие двери!
– Нет! – возразил Шико. – Всё оттого, что кто-то слишком любит власть. И этот кто-то – не я! Делать нечего, придётся сбегать за настоящим Генрихом.
И он убежал даже быстрее, чем Майенн успел сообразить, что Генрих всё-таки был не Генрих.
Генрих Валуа, конечно, сидел не в аббатстве св. Женевьевы, а в карете на улице, но когда Шико рассказал ему, какая с Майенном приключилась история, он не удержался, бросил свои вырезные картинки и побежал посмотреть на него своими глазами. А когда он увидел Майенна, то сказал: «Ах ты глупенький воришка!» – так ласково, что Майенн понял, что бить его больше не будут, по крайней мере, с этой стороны дыры.
– А я уж думал, – сказал он, жалобно хлюпая носом, – что так навсегда здесь и останусь, и всем придётся ходить в аббатство через парадную дверь, а это ужасно неудобно…
– Пожалуй, нам придётся втолкнуть тебя внутрь, если мы не сможем вытащить тебя наружу, – заключил Генрих.
Тут Шико отвёл Генриха в сторону и начал ему втолковывать, что снаружи остались ещё Гизы, которые обязательно начнут ломиться внутрь и поднимут такой шум, что переполошат весь город, и вообще Гизам полагается жить в Лотарингии, а не в Париже…
– Словом, выход один, – закончил он, – придётся нам ждать, пока Майенн похудеет.
– А долго мне худеть? – испугался Майенн.
Шико критически осмотрел его и сделал вывод:
– Неделю, не меньше.
– Ой-ой-ой, не могу же я здесь торчать целую неделю! – жалобно запротестовал герцог.
– Торчать-то ты отлично сможешь, глупенький воришка, – сказал Генрих. – Вот вытащить тебя отсюда – это дело похитрее! Но не горюй, я буду читать тебе вслух.
– Да, и вот ещё что, – прибавил Шико. – Ты, дружок, занял уйму места в аббатстве. Не возражаешь, если брат Горанфло повесит на твои ноги стеллаж для винных бутылок? Они торчат там совершенно зря, а из них выйдут отличные подпорки!
Герцог Майеннский представил, как он будет торчать в стене целую неделю, а на ногах у него будут стоять бутылки с вином, которое он никогда-никогда не попробует… И это было до того обидно и несправедливо, что он хотел было горько вздохнуть, но не смог, потому что слишком плотно застрял. Тогда он уронил слезинку и сказал:
– Ну, тогда читайте мне хотя бы что-нибудь удобоваримое, чтобы утешить несчастного короля Франции в безвыходном положении…
И целую неделю Генрих с миньонами по очереди читали самые удобоваримые (то есть весёлые) дюманские фанфики возле Северного Полюса Майенна, а брат Горанфло попивал вино со стеллажа, поставленного на его Южный Полюс… а Шико в это время вытаскивал из карманов на Экваторе Майенна бумажки с отречениями от власти, от Лувра и от бесплатных пробников, все с подписью «Шико Первый».
И вот, когда неделя кончилась, Шико сказал:
– Пора!
И вот Генрих ухватился за Майенна, а за Генриха ухватился Франсуа, а все прочие Родственники и Миньоны Генриха ухватились за него и принялись тянуть, а Шико в это время сломал ещё один берёзовый прут и занял место с другой стороны Майенна.
И сперва Майенн говорил одно слово:
– Ой!
А потом другое слово:
– Ох!
И наконец, в тот самый момент, когда Шико взмахнул прутом, он сказал:
– Хлоп! – точь-в-точь как пробка, которая вылетает из бутылки.
И тут Генрих, и Франсуа, и все Родственники и Миньоны Генриха повалились друг на друга! Получилась порядочная куча-мала. А на самом верху этой кучей очутился герцог Майеннский – без короны, но свободный!
Он встал, отряхнулся и побежал в ближайший трактир искать, чем бы подкрепиться.
Вы спросите, что же обо всём этом сказал Генрих Гиз? А ничего и не сказал, потому что был очень дальновидным политиком. Он только посмотрел вслед Майенну и вслед за Генрихом вздохнул:
– Ах ты глупенький братишка!

---

У меня что-то с у-мэйлами. Прошу прощения у всех, кому не могу ответить.

---

Золото Дюма. Часть вторая

ПО СЛЕДАМ МОНТЕ-КРИСТО

– Посторонись! – зычно кричал Василий Бубенец, продираясь через толчею с двумя массивными чемоданами. За ним едва поспевали Генрих Шлиман, его жена София и Антуан Дютей, обеими руками прижимавший к груди свой докторский саквояж. Шумная разноголосая толпа расступалась перед их небольшой группой, как и перед десятками других по всему порту, чтобы снова сомкнуться позади них, как ворох пёстрых конфетти, в котором рука пытается что-то нашарить.
– Куда же… они… так спешат? – едва переводя дыхание и стараясь перекричать стоящий над толпой шум, спросила София. – Можно подумать… что весь город собрался уйти в море!
– Мы ведь в Ливорно, дорогая! – Шлиман обернулся на ходу, придерживая шляпу. – Здесь это обычная картина!
– Меня больше волнует, – послышался сзади голос Антуана, – как мы в этой толкотне найдём наше судно?
– Да найдём, – заверил неунывающий Василий, чудом разминувшись с лотком продавца анисовой воды (этот последний ничуть не пострадал, но, тем не менее, обрушил на Бубенца целый поток фраз, непереводимых исключительно в силу скорости, с которой они вылетали из уст почтенного итальянца). – Белый ботик с двумя синими полосами на борту, зовётся «Ассунта», капитан Тодаро. Всё так, Генрих Эрнестович?
– Так, так, – подтвердил Шлиман, из-под руки разглядывая корабли у пристани, где поднимался к небу целый лес разнокалиберных мачт. – Вот только того самого, с двумя синими полосами, я что-то и не вижу.
– А вдруг мы опоздали? – Антуан нервничал всё сильнее (откровенно говоря, он пребывал во взвинченном состоянии с самого утра). – Нам и так не везёт с самого начала! Сперва итальянские коллеги отказались нас сопровождать, потом этот пройдоха Каталани подослал к нам репортёров… Если мы в довершение всех бед умудримся застрять на берегу, вот будет для него подарочек!
– Каталани, конечно, не упустит возможности подложить нам свинью, – Шлиман поморщился, произнося имя своего извечного злопыхателя, – но предусмотреть столько неприятностей ему вряд ли под силу… София, дорогая, – обернулся он к жене, – посиди здесь на вещах с Василием, а мы пойдём искать капитана Тодаро.
Однако искать не пришлось: навстречу путешественникам уже спешил упитанный бородач в съехавшей набекрень фуражке.
– Синьор Шлиман! – шумно дыша, выпалил он. – А я как раз вас искал!
– Что-то случилось? – забеспокоился археолог.
– Плохие новости, синьор, – сообщил Тодаро. – Чёрт его знает, как это вышло, но сегодня ночью моя старая посудина сгорела!
– Господи, неужто совсем? – ужаснулся непосредственный Василий.
– Слава богу, нет, – зачастил капитан, – но, сами понимаете, чинить придётся не день и не два.
– Я же говорил, это Каталани, – проворчал Антуан.
– И что теперь? – София тронула мужа за рукав.
– Ничего не поделаешь, – развёл руками археолог, – придётся искать новое судно. Потеряем день, от силы два.
– Синьор Шлиман! – протестующе перебил моряк. – Капитан Тодаро никогда ещё не подводил своих пассажиров. Я так и понял, что вы не будете ждать, покуда я залатаю мою старушку «Ассунту», поэтому ещё утром договорился с хозяином «Ночного беглеца». Он как раз тоже везёт какую-то компанию на Монте-Кристо.
– А что это за «Ночной беглец»? – уточнил Шлиман.
– Старая такая фелюга, – объяснил Тодаро, – но, уверяю вас, надёжнее судна вы не сыщете во всём Ливорно. Эта скорлупка обставит по всем статьям любую гоночную яхту. Вот разве что кубрик на ней поменьше и потесней моего…
– О, это пустяки, – поспешила заверить София, догадываясь, что замечание об удобствах обращено именно к ней, – я опытная путешественница, мне не привыкать.
– Ну так чего мы стоим, Генрих Эрнестович? – резюмировал Василий, подхватив чемоданы. – Семеро одного не ждут!

У причала покачивалась маленькая фелюга, лёгкая и изогнутая, как скифский лук. Выглядела она, пожалуй, заметно скромнее, чем бот синьора Тодаро, но это если и бросалось в глаза, то не больше чем на минуту, до того изящной она была. Казалось, ей не хватает только крыльев, чтобы чайкой взлететь над волнами.
– Какое чудо, – залюбовался Шлиман. – Так похожа на греческие корабли.
– Ты бы поплыл на ней в древний Илион, – пошутила София.
– Не откажусь и от Монте-Кристо, – в тон ей ответил Генрих. – А вот, кажется, и наши спутники.
От группы людей, стоящих на причале, отделился высокий загорелый брюнет лет тридцати пяти – сорока, в дорожном костюме. В его больших, глубоко посаженных глазах притаилась какая-то неизбывная грусть, которую не могла рассеять даже улыбка.
– Рад, что мы оказались попутчиками, синьор, – он протянул для пожатия загрубевшую, но красивую руку. – Я Феличе Адельмонте, натуралист.
– Генрих Шлиман, археолог, – представился Шлиман. – Моя жена София. А это мои спутники, Антуан Дютей и Василий Бубенец.
– Я читал о вас в газетах, – кивнул Адельмонте. – Значит, это вы должны положить конец всем досужим фантазиям по поводу пещер с сокровищами?
– Ну, это пока не факт, – возразил археолог, – в золото Трои тоже поначалу никто не верил.
– По мне, лучше бы их и вовсе не было, – недовольно хмыкнул итальянец. – Лично я бы дорого дал за то, чтобы на Монте-Кристо больше не ступала ничья нога.
– Тогда зачем вы туда едете? – удивился Антуан, которому натуралист чем-то сразу не понравился.
– Доказать обоснованность моих желаний, – Адельмонте пропустил колкий тон замечания мимо ушей. – Мы с коллегами собираем материалы, которые бы убедили Географическое общество объявить остров заповедником. Вы, вероятно, слышали, что там живут козы и несколько видов птиц, не встречающихся больше нигде в Италии?
– Разве этого недостаточно? – в недоумении спросила София.
– Представьте себе, нет! – губы натуралиста сложились в саркастическую усмешку. – И дай вам бог вылететь в трубу с вашей затеей, иначе правительство всё-таки захочет наложить лапу на эти баснословные сокровища. Они же сроют весь остров до основания! Однако мы пришли, – произнёс он уже спокойнее, остановившись возле своих спутников. – Позвольте вам представить моих коллег: синьорина Лаура Фаббри и доктор Камилло Тристецца.
У синьорины Фаббри было некрасивое и не слишком приветливое, но решительное личико с острым подбородком и блестящими карими глазами. Вероятно, она причисляла себя к передовым дамам, поскольку приветствие её было подчёркнуто резким, а светлое дорожное платье Софии она окинула взглядом, полным почти очевидного презрения. Кстати, сама Лаура была облачена в брюки для верховой езды и пробковый шлем, из-под которого виднелись короткие чёрные кудри. Доктор же оказался сутулым человеком лет сорока пяти в очках с толстыми стёклами; его кожа, смуглая от природы – вероятно, под влиянием затворнической жизни – приобрела нездоровый жёлтый оттенок. Если добавить к этому трогательную суетливость, с которой он пытался одновременно пожать руки всем четверым новым знакомым и не уронить свою туго набитую кожаную сумку, то, пожалуй, его можно было бы принять за какого-нибудь очаровательного чудака из романов Жюля Верна.
– Мы опаздываем, – неодобрительно заметила Лаура. – Простите за нескромность, синьоры, но все ли эти вещи вам необходимы?
– Думаю, мы не перевернёмся, – заверил Антуан. Общество барышни, пусть даже эмансипированной до мозга костей, вернуло ему привычный оптимизм. – Капитан Тодаро очень хвалил именно вашу фелюгу.
– Здесь все лгут, – безапелляционно фыркнула девушка и с этой минуты не удостоила Антуана даже взглядом.
– Пора на борт, – напомнил доктор Тристецца, схватив в охапку свою злополучную сумку. – Завтра утром мы должны быть на острове, не так ли, коллега?
– Завтра утром мы уже должны начать работу, – сухо сказал Адельмонте и последним поднялся по трапу на борт фелюги.

– Ну и дела, – рассуждал Василий, стоя у борта и провожая глазами удаляющийся город. «Ночной беглец» оправдывал своё название: не прошло и получаса, а очертания зданий и кораблей уже едва виднелись на горизонте. – Говорят, итальянцы народ общительный, а нам в попутчики достались три таких записных молчуна, что диву даёшься! Эх, зря Генрих Эрнестович рассказал им, зачем мы сюда приехали…
– Рассказывай не рассказывай – в газетах уже обо всём написали, – откликнулся Антуан. – Мне интереснее, как же патрон думает искать этот самый клад?
– Так же, как и Трою, – послышался сзади голос Шлимана, а вскоре из каюты показался и сам археолог, – строго по источнику. У Дюма поискам сокровищ посвящены целых две главы, – тут он помахал в воздухе увесистым томиком в сафьяновом переплёте.
– Бражелон, – не удержавшись, напомнил Антуан, но искатель древностей сделал вид, будто ничего не слышит, и молодой врач начал пояснять свою мысль в более доходчивой форме, обращаясь уже ко всем: – Но ведь Дюма-то не Гомер! Пусть даже он и был здесь на острове, но не он же сам разыскал эту пещеру с сокровищами. Я уж молчу о том, что не он их и закапывал!
– Я вас не узнаю, Антуан, – покачал головой Шлиман. – Неужели во время нашего последнего приключения вы бесповоротно разочаровались не только в мадемуазель де Лис, но и в её любимом писателе?
– Разочаруешься тут, – вздохнул Антуан. – Так что не знаю насчёт вас, а я бы от других версий не отмахивался. Вот мы будем искать в пещерах, а вдруг этот самый сундук лежит целёхонький где-нибудь на дне моря?
– Ага, друг мой, так вы не отрицаете, что клад существует? – оживился Шлиман.
– Ну… почему бы нет? – помялся упрямый медик. – Но всё-таки проверять, так уж все возможности.
– Ну так о чём спор? – вмешался миролюбивый Василий. – Надо будет – разделимся и весь остров обшарим! Разве не так?
Шлиман и Антуан кивнули в знак согласия, но как-то вяло.

Рано утром «Ночной беглец» бросил якорь в маленькой бухточке, со всех сторон окружённой скалами. От песчаного берега круто поднималась в гору узкая, извилистая тропинка.
– Ну разве вам это ничего не напоминает? – Шлиман, ещё с утра занявший место на носу фелюги с подзорной трубой в одной руке и книгой в другой, нашёл на странице помеченные карандашом строки и прочитал вслух: «…следы ведут к маленькой бухточке, укромной, как купальня античной нимфы. Вход в эту бухту был довольно широк, и она была достаточно глубока, чтобы небольшое суденышко вроде сперонары могло войти в нее и там укрыться»…
– Не знаю, что такое сперонара, Генрих, но эта бухточка действительно просто прелесть, – восхищённо заметила София; она стояла рядом с мужем и тоже изучала берег в подзорную трубу. – Я хочу – нет, я просто настаиваю, чтобы мы разбили здесь наш лагерь!
– Что ж, это неплохой вариант, – одобрил Шлиман. – Вот только не знаю, согласятся ли наши спутники составить нам компанию…
– Во время прилива берег здесь наверняка заливает, – сдержанно прокомментировал Адельмонте. – Что до нас, мы расположимся где-нибудь в горах.

Через некоторое время на песке выросли две основательные груды багажа. Несмотря на то, что в компании Адельмонте народу было меньше, их куча по размерам значительно превосходила шлимановскую. Добряк Василий, а с ним и Антуан, не оставлявший надежд хотя бы разговорить неприступную Лауру, предложили было итальянцам свои услуги по переноске вещей, но Адельмонте вежливо отказался, и натуралисты, взвалив на себя часть груза, зашагали по тропинке в гору.
– Нет, Антуан, что ни говори, а худо твоё дело, – с сожалением прокомментировал им вслед Василий. – Видал, какой тюк она поволокла? Ну чисто баба на мельницу. И даже помощи не просит. Гордая.
– Без тебя вижу, – тоскливо отозвался Антуан, по правде говоря, не слишком хорошо представлявший себе бабу на мельнице и масштабы её нагруженности.
– Эй, филантропы! – раздался сзади бодрый голос Шлимана. – Может, сначала обеспечите укрытие себе самим?
Друзья переглянулись и молча занялись распаковыванием багажа.

Солнце едва успело добраться до зенита, когда на берегу в тени мастиковых деревьев поднялись две брезентовые палатки. Антуан, похоронив свои романтические планы, по крайней мере, до «после обеда», взялся за приготовление этого самого обеда с расторопностью и вдохновением истинного француза, нимало не смущаясь, что основным ингредиентом его стряпни являются консервы. Шлиман и Василий сооружали под деревом импровизированный стол из ящиков для работы на открытом воздухе. София наводила порядок в палатке.
Во время работы Шлиман ни на минуту не прекращал строить планы предполагаемого поиска сокровищ.
– В книге сказано, – рассуждал он, вкапывая в землю ящик, который должен был служить табуретом, – что из бухты к пещере должна вести тропинка, отмеченная зарубками. Вопрос в том, какая из тропинок, которые здесь начинаются – та, что нам нужна?
– Неужто так просто – зарубками? – недоверчиво переспросил Василий, вытирая рукавом пот со лба. – Их же легче лёгкого заметить. Этот ваш, как его, Монте-Кристо ещё бы кресты мелом нарисовал!
– Василий! – Шлиман бросил лопату с видом человека, оскорблённого в лучших чувствах. – Не пойму, климат на вас, что ли, так влияет? Откуда у вас с Антуаном взялась эта страсть во всём мне противоречить?
– Генрих Эрнестович! – запротестовал Василий. – Ну не противоречу я – только ежели всё так просто, почему никто до нас этот клад не нашёл?
– Если со стороны поглядеть, то и Трою было просто найти, – ворчливо, но уже заметно смягчаясь, напомнил знаток древностей. – Почитали Гомера, и дело в шляпе. Ладно, мир! Кажется, наш суп из консервов уже готов.
– Скажете тоже – «суп»! – передразнил Антуан, проходя мимо них к костру. – Это первое в истории французской кухни фрикасе из консервированной свинины с местными травами! Я назову его «Сокровище Антуана», – важно прибавил он.
Может, на сокровище кулинарный шедевр Антуана и не тянул, но главное, что обед в лагере кладоискателей прошёл мирно и дружно.

Лагерь итальянских натуралистов размещался в седловине между двумя скалами, заросшей миртовыми деревцами и жёстким кустарником. Здесь тоже стояли две палатки: побольше – для мужчин и совсем миниатюрная для Лауры, – а рядом под навесом было сложено самое разнообразное снаряжение, среди которого выделялись новый фотоаппарат с треногой и складная лодка в деревянном ящике.
Лаура Фаббри сидела на камне и быстрыми, летящими штрихами набрасывала в альбоме стайку птиц, облюбовавших себе в качестве жилья – а впрочем, скорее наблюдательного пункта – большое дерево со скрюченными и переплетёнными ветвями у самого входа в лагерь. Палящее средиземноморское солнце светило ей прямо в спину, но девушка не решалась пошевелиться и спугнуть крылатых натурщиков, хотя бы до того момента, как будет закончен набросок.
Затруднение разрешилось само собой, когда из палатки, шумно вздыхая, выбрался доктор Тристецца. Едва заслышав его, птицы разом вспорхнули с ветвей и разлетелись врассыпную.
– Вы их спугнули, – недовольно констатировала Лаура, критически рассматривая незавершённый рисунок.
– Ох, извините, синьорина, – смутился доктор.
– Просто Лаура, – сухо напомнила девушка. – Разве мы не коллеги?
– Простите, синь… э-э… Лаура. Я хотел узнать, не видели вы синьора Адельмонте?
– Не видела, – Лаура сложила альбом, встала и прошлась, чтобы размять затёкшие ноги. – Он хотел подняться на вершину горы и пока не вернулся.
В этот момент наверху послышались шаги, и в седловину по тропинке спустился Адельмонте.
– Доктор! – окликнул он. – Мне чертовски нужна ваша помощь. Скорее, распакуйте фотоаппарат!
– Вы нашли диких коз? – оживилась Лаура.
– Какие козы! – отмахнулся натуралист. – Идёмте наверх!
Он забрал у доктора фотоаппарат, сунул под мышку треногу и тем же быстрым шагом направился обратно по тропинке. Заинтригованная Лаура и раскрасневшийся от жары Тристецца едва поспевали за ним.
Тропа вилась широкой лентой, поднимаясь к вершине скалы. На середине пути Адельмонте вдруг остановился и показал рукой налево. Они находились словно на террасе, откуда открывался вид на расположенные внизу скалы и сосновую рощу. Среди них бросалась в глаза большая и круглая скала, покоившаяся на мощном основании и напоминавшая гигантский хрустальный шар прорицателя.
– И вы будете тратить магний на эту… диковину? – недовольно спросила девушка.
– Боже, почему вы так критичны? – мягко упрекнул её Тристецца, отойдя в сторону, пока Адельмонте устанавливал треногу прямо посреди тропы. – Такое редкое зрелище было бы находкой для любого заповедника.
Лаура только фыркнула в ответ, как всегда в тех случаях, когда нечего было сказать. Но тут в разговор вмешался Адельмонте.
– Коллеги, – строго спросил он, – никто из вас вчера не ронял фотоаппарат?
– А что с ним не так? – забеспокоился Тристецца.
– Взгляните сами! Одна из линз разбита. Боюсь, теперь от него мало толку.
– Наверняка эти остолопы матросы, – фыркнула Лаура.
– Нет, похоже, что не они, – доктор завладел фотоаппаратом и провёл пальцем по треснутому стеклу, – смотрите, всё остальное цело… Похоже, кто-то сделал это умышленно.

– Пометим эти тропинки на карте цифрами 1, 2 и 3, – вслух рассуждал Шлиман, разложив перед собой карту острова. – Если основываться только на книге, то нас должна интересовать именно тропа номер один – она обрывается в скалах у гавани на противоположной стороне острова…
– Между прочим, – напомнил Антуан, – в книге сказано: когда Дантес нашёл вход в пещеру, он взорвал камень и столкнул его в море. Так что, если мы предполагаем, что Дюма писал правду…
– Не будем забывать, друзья мои, – отозвался Шлиман, – что Эдмон Дантес, в отличие от Александра Дюма и острова, на котором мы с вами находимся, никогда не существовал и, следовательно, не мог составить нам конкуренцию. Итак, соображения в пользу номера первого: предположительно соответствует тексту Дюма. Далее, номер два: эта тропинка уходит далеко в глубину острова, где много пещер.
– И куда, по-моему, направились наши итальянские друзья, – прибавила София. – И ещё мне кажется, они не очень хотят, чтобы мы их беспокоили.
– Учтём, – кивнул главный кладоискатель. – Что до третьей тропинки, то она почти целиком проходит через сосновую рощу. Пещер там не встретишь. И всё же я пока не собираюсь сбрасывать её со счетов.
– А как мы будем искать зарубки? – вмешался Василий. – Пойдём все вместе или разделимся?
– Давайте жребий тянуть, – предложил Антуан, уцепившись за очередную возможность повидаться с синьориной Фаббри.
София взяла со стола спички и обломала у одной головку. Однако романтические надежды Антуана скоро рухнули: им с Василием выпало идти в сосновую рощу, а супругам Шлиман – в сторону гавани. Лагерь натуралистов остался на следующее утро.

– Ну что ты там застрял, милый? – София, как нимфа-охотница, ловко поднималась вверх по крутой тропинке, перепрыгивая с камня на камень. – Мне хочется побыстрее добраться до этой пещеры!
– Тише едешь, дальше будешь, – откликнулся Шлиман, ощупывая поросшую лишайником скальную стену. – Искать следы – работа небыстрая. Хуже выкапывания черепков.
– Или вышивания крестиком, – прибавила молодая женщина, и, остановившись шагах в пятнадцати выше по тропе, потянулась за цветком, росшим в трещине скалы над её головой.
Однако случаю было угодно, чтобы мужественное растение избежало участи окончить свои дни за лентой соломенной шляпки фрау Шлиман. Потому что в эту минуту прямо перед глазами Софии оказалось нечто, разом заставившее её позабыть о цветке.
– Генрих! – закричала она, обернувшись. – Здесь на скале какие-то знаки! Смотри: две косые чёрточки и поперёк – ещё одна!
– Ещё одна? – Шлиман как раз в это время смахнул ножом «бороду» седого мха и уставился на открывшийся перед ним участок скалы, на котором, примерно на уровне глаз стоящего человека, виднелась точно такая же метка из трёх зарубок. – Поздравляю, дорогая! Кажется, мы с тобой на верном пути. Если верить Дюма, то эта тропинка выведет нас к круглой скале примерно в шестидесяти шагах от большой гавани.
– А пещера?
– Пещера под ней. Правда, я пока не знаю, как мы попадём в неё без ущерба для местных красот… но сейчас главная задача – найти её!

А в это время Василий с Антуаном, как две охотничьи собаки (для полноты картины представьте себе солидного мастиффа в компании с юрким и неутомимым спаниелем), обшаривали подлесок под вековыми алеппскими соснами. Однако, в отличие от коллег, их поиски не увенчались даже подобием успеха.
– Всё, с меня хватит, – объявил Антуан и присел на ствол упавшего дерева, обмахиваясь кепи. – Это не сосны, а какой-то гигантский калорифер! Даже в лагере было прохладнее.
– А мне здесь нравится, – мечтательно протянул Василий, садясь с ним рядом. – Ветки у здешних сосен хоть и чудные, а стволы такие же красные, как в борах под Питером… – Он погладил тёплую шершавую кору. – И смолой пахнет. Только земляники в траве не хватает.
– Да, земляника бы сейчас не помешала, – согласился Антуан. – Со сливками. Слушай, Василий, мне одному кажется, что мы здесь зря время теряем?
– А почему это ты так думаешь?
– Ну ты сам посуди: кто будет рыть яму для клада в лесу, когда на острове полным-полно пещер?
– Нет, почему сразу «кто будет»? Вообще клады в лесу часто зарывают. Я от бабки слышал, что возле нашей деревни разбойники в чащобе клад на сто голов спрятали.
– Это как – на сто голов? – полюбопытствовал Антуан.
– А никто не знает, – ответил Василий. – Одни говорят, что такой клад только сотому искателю даётся. А другие – что прежде чем такой клад найти, надо сто голов с плеч снять…
– Это ж не каждому палачу такое снилось! – ужаснулся Антуан. – У вас что, все поверья про клады такие людоедские?
– Ну не скажи, – солидно возразил Бубенец. – Клады, они разные бывают. Ещё я слышал, можно клад найти, если над ним споёшь двенадцать песен. Причём не простых, а чтобы в них не было ни слова ни про друга, ни про недруга, ни про милого, ни про постылого. Вот.
– Да-а, трудная задача, – согласился Антуан и поскрёб в затылке. – Хотя одну такую я точно знаю. Про жаворонка ощипанного. Или вот, про кораблик, на котором припасы кончились, и матросы стали тянуть жребий, кого первого съедят…
– А ты говорил, это у нас поверья людоедские, – поддел друга Василий. – От такой песни сразу все клады пооткрываются!
– Можно проверить, – усмехнулся Антуан и замурлыкал песенку о нерадостных перспективах жаворонка. Но не успел он закончить первый куплет, как его прервал какой-то шорох. Двое кладоискателей вскочили с бревна и побежали на шум, но никого не увидели.
– Козы, наверное, – оглядываясь по сторонам, пробормотал Василий. – Их тут полно.
Внезапно под его ногой что-то хрустнуло. Знаток кладоискательских поверий присел на корточки и поднял с земли треснувший глиняный черепок, на котором было кривыми буквами нацарапано по-французски:
«Ищите под двенадцатой скалой на берегу».
– Это ещё что? – удивился Василий, вертя в руках свою находку. – Откуда он тут вообще взялся?
– А вдруг это и есть ключ к разгадке? – Антуан взял в руки черепок и осмотрел его со всех сторон.
– Или, может, наоборот, ловушка, – возразил Василий. – Давай сначала покажем его Генриху Эрнестовичу.
– Ну кому бы понадобилось подстраивать нам ловушку? А показать покажем, конечно… только давай сначала хотя бы поищем эту самую двенадцатую скалу! – Антуан воодушевлялся всё больше. – По крайней мере, надо узнать, с какой стороны она двенадцатая.

Довольно быстро выяснилось, что зарубки повторяются то с одной, то с другой стороны тропинки примерно на одном расстоянии друг от друга. Поначалу это едва не сбило супругов с толку, но как только закономерность стала понятна, намётанный глаз археолога уже без труда находил знакомые метки даже среди трещин, которыми время и ветер усеяли скалы.
День давно перевалил за середину; солнечные лучи играли в глянцевой листве миртов и порой вспыхивали драгоценными камнями на искрящемся граните. Юркие ящерки, бурые и малахитово-зелёные, дремавшие на тёплых камнях, при звуке приближающихся шагов проворно удирали прежде, чем их можно было бы рассмотреть. Один раз путешественники заметили дикую козу на уступе высоко над тропинкой; как и ящерицы, она поспешила исчезнуть, но гораздо более зрелищно, одним прыжком перелетев на соседний уступ, и скрылась за скалами.
Увлёкшись поисками зарубок, Шлиман и София не сразу заметили, что тропа в самом деле упирается в подножие огромного круглого камня – точно такого же, какой был описан в романе, и, между прочим, того самого, который пару часов назад по уже известным читателю причинам не смог сфотографировать Феличе Адельмонте. Увидев это чудо природы, Шлиман разом позабыл о зарубках и бросился к его подножию.
– Ну! – воскликнул он с нескрываемым торжеством. – Что я говорил? Не знаю, как там с историей, но этот камень точно не на гвозде висел!
– Значит, если мы отвалим его, то найдём вход в пещеру? – уточнила запыхавшаяся София, подбегая к мужу. – Жаль. Он так красиво здесь смотрится! Как Земля на трёх китах.
– Вот уж чего я бы вам не советовал делать, – послышался голос, и, обогнув необычную скалу, на тропинку вышел Адельмонте.
–Позвольте узнать, почему вы так думаете? – возразил Шлиман с прямотой человека, привыкшего считать свои действия оправданными. – Из соображений науки или, хм… исключительно из желания, чтобы сокровища Монте-Кристо навсегда остались погребёнными в земле?
– Считайте, что по обеим причинам, – парировал Адельмонте, и археолог почувствовал, каким тяжёлым может стать взгляд его обычно печальных глаз. – Я не позволю причинять вред этому памятнику природы.
– Я подозреваю, что если это памятник, то скорее рукотворный, – Шлиман понемногу начал горячиться, но присутствие жены сдерживало его. – В конце концов, я археолог, и моя работа в том и состоит, чтобы раскапывать холмы и пробиваться в пещеры…
– Не будете же вы срывать Парфенон, чтобы найти под ним каменные топоры? – сверкнул глазами итальянец. – Я уж молчу о том, что если вы, не дай бог, затеете здесь взрывные работы, то погубите и распугаете множество редких животных.
– Синьор Адельмонте, – решила вмешаться София, – вы зря нас обвиняете. Мы вообще-то надеемся обойтись без взрывных работ. У нас даже и динамита нет.
– Не знаю насчёт динамита, – Адельмонте жестом пригласил супругов сесть, – но, боюсь, по поводу подрывов и срывов вам, синьор искатель сокровищ, придётся дать объяснения…

– Пятая, шестая, седьмая… фу ты, нет, седьмая вот эта, – выбрав место повыше, Василий добросовестно пересчитывал скалы, громоздившиеся вдоль берега, – восьмая, девятая… Тьфу, пропасть! Опять сбился. Их же тут как опят на пне.
– Так ты никогда не сосчитаешь, – Антуан свернул в трубку карту, которая оказалась ненамного полезнее, и сунул в карман. – Эх, была бы у нас лодка! Мы бы с моря сразу увидели, какая скала нам нужна. Там ведь наверняка есть вход в пещеру, соображаешь?
– Мы и с корабля ничего не увидели, – припомнил Василий и вдруг оживился: – А если вплавь?
– Ты что? – запротестовал Антуан. – Во-первых, тут могут быть опасные течения… а во-вторых, как быть с инструментами? Нам же и фонарь понадобится, и верёвка, и кирки с лопатами. На себе их, что ли, тащить?
– Тогда плот построим, – решил Василий. – Хотя, конечно, времени уйдёт много.
– Есть идея получше, – Антуан снова вытащил карту. – Давай поднимемся вон на тот мыс и осмотрим берег с него.
Не тратя времени даром, два друга захватили в лагере моток верёвки, бинокли и направились к вершине скального мыса, выдававшегося далеко в море с правой стороны бухты.

– Так вы обрушиваете на нас эти нелепые обвинения из-за одного-единственного разбитого фотографического аппарата? – ещё полминуты назад Шлиман готов был вспылить, да так, чтобы и богине не стыдно было воспеть, но сейчас, повторив эти слова вслух, он как будто впервые осознал всю абсурдность ситуации и чуть не расхохотался. – Чёрт возьми! Мы бы с радостью одолжили вам свой…
– Если бы дело было только в фотоаппарате, – довольно сухо возразил итальянский учёный, – я бы и вправду не стал вас беспокоить. Но дело в том, что нас кто-то целенаправленно выживает с острова, и мне – по понятной, надеюсь, причине – действительно некого подозревать, кроме вас.
– Разве ещё что-то случилось? – сочувственно поинтересовалась София.
– К сожалению, случилось, – Адельмонте сорвал стебелёк вереска и принялся нервно его общипывать. – Обнаружив, что наш фотоаппарат испорчен, мы вернулись в лагерь. И вот тут... Пока нас не было, в палатке доктора Тристеццы словно похозяйничало стадо диких обезьян. Приборы разбиты, реактивы на полу, а запасные очки просто раздавлены в пыль. Всё это тем более печально, что мы даже не успели начать работу. И тут вы уже нам не поможете, потому что материалы для изготовления чучел у вас вряд ли найдутся.
– И вы думаете… что это нашествие дикарей устроили мы и наши друзья? Почему?
– Потому что мы не дали бы вам найти сокровище. Бог мой, это же очевидно!
– Вы так спокойно говорите о своих намерениях помешать нам, а сами нас же и обвиняете, – у Шлимана задёргались усы, недвусмысленно давая понять, что терпение их обладателя на исходе. – Пожалуйста! Я не уверен, мало ли вам голословного поручительства, но я могу сказать, что немногим больше часа назад, – тут он вынул из кармана часы и посмотрел на них, – мы с женой отправились сюда, в то время как наши друзья Антуан и Василий ушли в сосновую рощу на другой стороне острова. Насколько я себе представляю, это достаточно далеко от вашего лагеря…
– Вы уверены, что мы найдём их именно там, где вы говорите? – холодно переспросил Адельмонте.
– Если нет, – в тон ему отозвался Шлиман, – вы можете прямо сейчас отправиться в наш лагерь и поговорить с ними.
– Не премину, – резко сказал Адельмонте, вставая.
Все трое молча двинулись в лагерь по тропинке, отмеченной зарубками. София заметно нервничала и держалась поближе к Генриху, искоса глядя на их мрачного соседа.

– Вот! Что я говорил!
Антуан растянулся на животе на самом краю утёса и направил бинокль вниз.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил Василий, сидевший рядом с ним на корточках.
– Не видишь? – Антуан показал рукой. – Там внизу, у самой воды, что-то темнеет. Если это не пещера, значит, её здесь и вовсе нет!
– А как мы туда доберёмся? – вернул его в реальность Василий. – Будем плот строить?
– Дался тебе этот плот! – Антуан вскочил на ноги; его круглая физиономия так и лучилась торжеством. – Я всё продумал. Ты меня спустишь туда на верёвке. Жаль, фонаря нет, но для начала и факелы сгодятся. А как дёрну за верёвку, ты меня поднимешь.
– Ох, не знаю, стоит ли лезть к чёрту на рога, – покряхтел Василий, отцепил от пояса верёвку и принялся её разматывать.
Антуан сбегал к подножию скалы, срезал пару сосновых веток и вернулся обратно. За это время Василий успел закрепить один конец верёвки на каменном выступе. Другой конец Антуан обвязал вокруг пояса, сунув за него факелы и кирку.
– Ну, ни пуха ни пера! – отчаянный француз пожал товарищу руку и исчез за краем скалы. Василий, перекинув верёвку через плечи, стал медленно её отпускать. Верёвка постепенно натягивалась.
– Есть! Чёрт побери, есть! – послышался снизу ликующий вопль. – Там действительно… есть пещера! Передвинь верёвку чуть правее, чтобы я…
Всё дальнейшее не заняло и нескольких секунд. Одновременно с последними словами Антуана в воздухе послышался резкий свист, как будто что-то пронеслось над морем, рассекая воздух. Василий хотел было обернуться на звук, но тут с удивлением заметил, что верёвка провисла. Удивление сменилось ужасом, когда снизу донёсся новый крик Антуана и заглушивший его громкий всплеск.
Верёвка лопнула.

– Василий! Антуан! – ещё издали окликнул археолог. – Вы уже здесь?
– Уж не заблудились ли они? – забеспокоилась София.
– На этом маленьком клочке земли? – недоверчиво переспросил Адельмонте. – Боюсь, синьоры, вам придётся смириться с тем, что ваши друзья не вполне заслуживают вашего доверия…
– Да как вы… как у вас язык повернулся?! – вспыхнула София и схватила его за руку, гневно сверкнув глазами. – Мы вчетвером объездили весь мир и никогда, слышите? – никогда за всё это время не усомнились друг в друге!
– Да, синьор Адельмонте, советую вам следить за своими словами, – поддержал жену Шлиман. – Хоть мы с вами и отрезаны от мира, но я ещё не забыл, что такое честь и совесть.
– Неужели вы хотите поединка? – язвительно переспросил Адельмонте. – И конечно, на бронзовых мечах! Или на копьях? Протащите моё тело вокруг острова?..
Перепалка явно начинала принимать угрожающий оборот, но, к счастью, именно в этот момент перед Софией, ушедшей немного вперёд, открылась картина, которую она меньше всего ожидала увидеть и при виде которой трудно было не закричать. Что фрау Шлиман и не замедлила сделать.
Перемены, произошедшие в лагере, и вправду наводили на мысль о нашествии Аттилы. Костёр, на котором Антуан недавно варил свои чудеса из консервов, был размётан, головёшки и зола валялись повсюду вперемешку с ящиками, посудой и инструментами. Верх одной из палаток был пропорот в нескольких местах, а на другой виднелась размашистая надпись, сделанная углём по-немецки:
«СОКРОВИЩА МОНТЕ-КРИСТО НИКОГДА НЕ ПОКИНУТ ОСТРОВ!»
– Похоже, мы квиты, коллега, – криво усмехнулся Шлиман.

Василий, отчаянно чертыхаясь, бросился отцеплять верёвку. Но узел оказался прочным и не поддавался. В конце концов, помянув на одном дыхании чью-то матушку и троянского коня, он обрубил верёвку и бросился вниз по скалам, ежеминутно рискуя присоединиться к Антуану. Судя по плеску и крикам, доносящимся снизу, бедняга француз не на жизнь, а на смерть сражался с каким-то мифическим чудищем.
Остановившись на нешироком уступе футов на пятнадцать ниже вершины, Василий закинул в воду конец верёвки, но промахнулся. Спасительный снаряд плюхнулся в воду на расстоянии вытянутой руки от Антуана, который, однако, даже не заметил этого, продолжая столь же отчаянно барахтаться и вопить.
– Верёвку лови! – заорал Василий, но тут на сцене появилось новое действующее лицо. Из-за мыса показалась маленькая лодочка, в которой сидела Лаура Фаббри. Услышав крики, она, к её чести, не растерялась и уверенно направила лодку к тому месту, где боролся за свою жизнь утопающий исследователь пещер.
– Да прекрати уже орать! – крикнула она и довольно бесцеремонно ткнула Антуана веслом. Тот в ужасе захлопнул рот и ушёл под воду, но тут же вынырнул и мёртвой хваткой уцепился за борт лодки, чуть не перевернув её. Девушка огляделась по сторонам и взяла курс в направлении ближайшей горизонтальной и твёрдой поверхности – а именно той самой пещеры, до которой так и не добрался Антуан. Теперь он кое-как вскарабкался на скользкий выступ у входа в пещеру и растянулся прямо на нём, переводя дыхание.
– Эй! – Василий с берега замахал руками. – Вы там целы?
– Надеюсь! – язвительно отрезала Лаура, выбираясь из лодки. – Если ваш друг не спятил со страху, конечно.
– А выбраться сможете?
– Не знаю! – послышалось в ответ. – Моя лодка не выдержит двоих!
– Тогда сидите здесь, а я в лагерь! Что-нибудь придумаем!
– Месье Шлиман обязательно придумает, – Антуан наконец отдышался и сел.
– Я бы на вашем месте помолчала, – срезала его Лаура, садясь подальше от спасённого француза, с которого ручьями текла вода. – Кто вас вообще понёс в море, если плавать не умеете?
– Это я-то не умею? – Антуан вскочил. – Да у меня просто верёвка в ногах запуталась! – и, как бы в подтверждение своих слов, нащупал на поясе верёвку и начал развязывать мокрый непослушный узел.
– А зачем вам вообще понадобилась верёвка?
– Вообще-то мы с Василием пещеру обследовали, – солидно пояснил Антуан. – Вот только ума не приложу, с чего она вдруг…
Он не договорил и замер. Второй конец верёвки, который он держал в руках, был обрезан начисто, будто очень острым ножом.

– Как видно, кто-то на острове не рад нам обоим, – пробормотал Адельмонте. – Беру свои слова обратно, синьор Шлиман. Хотя, видит бог, нечасто это делаю.
– Не будем сейчас об этом, – Шлиман провёл пальцем по угольным следам. – Надпись довольно свежая. Значит, наш незваный гость был здесь совсем недавно.
– Тогда, может, мы ещё успеем его догнать?
– Не думаю, – возразил Шлиман. – Видите лужу возле палатки? Похоже, он смыл золу со своей обуви, чтобы не оставлять следов. Впрочем, из того, что он нам тут любезно оставил, меня больше всего интересует надпись.
– Она сделана на немецком, Генрих, – взволнованно вставила София. – Значит, она предназначена тебе?
– Похоже на то… всё-таки я здесь единственный, для кого этот язык родной. Синьор Адельмонте, а ваши спутники знают немецкий?
– Доктор довольно сносно объясняется на европейских языках, – подумав, сказал натуралист, – как и я, а Лаура знает только французский. Откровенно говоря, языки – её слабое место. Но если вы уверены в своих спутниках, – вдруг произнёс он, нахмурив брови, – то я точно так же не сомневаюсь в Тристецце. Мы знаем друг друга уже десять лет, с тех пор как… как он оказал мне неоценимую услугу.
– Выходит, на острове есть кто-то ещё, – заключил Шлиман, – и это человек, который пишет по-немецки и не слишком разборчив в средствах. Однако куда же всё-таки подевались наши друзья?..
В эту минуту на них буквально налетел запыхавшийся Василий с мотком верёвки.
– Генрих Эрнестович! – выпалил он. – Там… там Антуана чуть не утопили, когда мы в пещеру спускались! – и впихнул археологу в руки ту самую злосчастную верёвку, у которой были обрезаны оба конца.

Лаура сидела у входа в пещеру, обхватив руками колени, и смотрела на море. За её спиной в углу Антуан терпеливо простукивал каменный пол.
– Тебе ещё не надоело? – скептически спросила девушка. – Или ты думаешь так согреться?
Антуан выпрямился.
– Чёрт, – прокомментировал он и поддал ногой камешек. – Похоже, сокровищ здесь всё-таки нет… И стоило ради этого нахлебаться воды!
– Ты всерьёз думал найти здесь сокровища? – Лаура прыснула. – Это же выдумка из романа!
– Знаешь, – Антуан обернулся, – мы с месье Шлиманом за последнее время нашли столько так называемых выдумок, что больше от них не отмахиваемся.
– Может, ты и прав, – в задумчивости согласилась девушка. – Адельмонте тоже так говорит. Правда, только в тех случаях, когда речь идёт о научных явлениях.
– Клад Приама тоже вполне научное явление, – резонно возразил Антуан. – А вы с Адельмонте, наверное, тоже пуд соли вместе съели?
– Ну, это преувеличение, – покачала кудрявой головой девушка. – Я работаю его ассистенткой всего два года. А вот доктор Тристецца знает его гораздо лучше.
– А почему он такой… мрачный? – Антуан не сразу подобрал нужное слово.
– Есть отчего, – Лаура встала. – Много лет назад Адельмонте обвинили в растрате казённых денег, выделенных на экспедицию. Всё это, конечно, было подстроено. Но дело в том, что очень многие тогда поверили в его виновность…
– Патрон как-то говорил, что нечто подобное случилось с ним в России ещё до нашего знакомства, – вспомнил Антуан.
– Вот! Ты меня понимаешь! – воскликнула Лаура. – С великими людьми всегда стараются расправиться какие-то завистники.
– Я смотрю, вы без нас нашли общий язык, – донёсся сверху голос Шлимана. – Мы тут не нарушаем ваше приятное уединение?
– Лично я бы предпочла вернуться на поверхность острова! – прокричала Лаура, помахав шлемом. – Хватит с меня одного спасённого мужчины!
– Как хотите, синьорина, – с шутливой галантностью ответил археолог, и вниз, мягко шурша, упала верёвка с большой петлёй на конце.
– Я тебя подсажу, – предложил Антуан, – а сам вернусь на лодке.
– Ну уж нет! – решительно воспротивилась Лаура. – Доверить мою лодку такому недотёпе? А вдруг на это раз ты запутаешься в вёслах?
– А всего минуту назад мы общались вполне цивилизованно, – не без горечи заметил Антуан. – А что, если верёвка и на этот раз не выдержит меня?
– Тогда воздержись от скалолазания, хотя бы пока не похудеешь, – язвительно прокомментировала Лаура, садясь в петлю.

– Получается, вас попросту заманили в пещеру, – заключил Шлиман. – Я вижу, наш неизвестный знакомый переходит все границы.
Трое натуралистов и четверо археологов сидели на ящиках в разорённом лагере. Когда стало ясно, что приключение Антуана и Лауры завершилось вполне благополучно, Шлиман собрал совет. После того, как все по очереди поведали о событиях последних двух часов на острове, разговор сам собой переключился на их таинственного виновника.
– А хуже всего то, что мы не знаем, с кем имеем дело, – обеспокоенно произнёс доктор.
– Да уж, кем надо быть, чтобы всем подряд напакостить за такое короткое время?.. – подхватил Василий.
– Ставлю на духа – хранителя сокровищ, – попытался шуткой разрядить обстановку Антуан. – Кто же ещё мог перерезать верёвку в тот момент, когда я на ней висел, и остаться невидимым?
– Шутки шутками, а здесь действительно может быть кто-то восьмой, – принялся рассуждать Адельмонте. – И возможно, он прячется там, где, как ему кажется, он в безопасности. На острове ведь хватает и пещер, и подводных гротов.
– И судя по всему, он добивается именно того, чтобы мы убрались отсюда раньше времени, – закончил Шлиман. – А вы предусматривали такой вариант, синьоры?
– Вообще-то у нас есть ракетница, – вспомнила Лаура. – К счастью, она уцелела. Мы можем подать сигнал бедствия.
– Я не исключал этого, – подтвердил натуралист. – Мы договорились с капитаном: если я выпущу с острова красную ракету, «Ночной беглец» к утру будет здесь. Но, – серьёзно прибавил он, – я бы хотел избежать такого поворота событий. Не знаю, как вы, а для нас повторная экспедиция станет возможной очень и очень нескоро.
– А что, если мы вызовем его на открытые действия? – предложила София. – Может быть, ночью он забудет об осторожности?
– По-моему, лучший способ спровоцировать нашего ночного вредителя – это как раз ничего не предпринимать, – с расстановкой проговорил Шлиман, – и заниматься обычными походными делами. Так что, господа, удачи вам в изучении птиц, а мы вернёмся к нашим зарубкам.

Через полчаса Шлиман со своими спутниками вновь остановился у подножия круглой скалы. Громадный шар из серого гранита, освещённый косыми солнечными лучами, незыблемо покоился на гранитном основании, и невнимательному глазу могло показаться, что они образуют единый монолит, словно перенесённый сюда по чьей-то прихоти с площади большого города, где, по замыслу неизвестного скульптора, он должен был изображать земной шар.
– И всё-таки он попал сюда не сам, – предположил Шлиман. – Скорее всего, много лет назад он скатился на тропу вон с того склона, а меньший камень послужил ему преградой и опорой. Или же, – прибавил он, – его скатили.
– И опять тот же вопрос – насколько можно верить книге? – глубокомысленно произнёс Антуан. – Вот ведь будет досада, если мы найдём способ сдвинуть эту махину, а окажется, что всё зря…
– Не отчаивайся раньше времени, – подбодрил его Шлиман. – Лучше подай мне кирку.
Несколькими взмахами инструмента он очистил часть подножия скалы от песка и мелких камней, но никаких признаков подземного хода не обнаружил. Он зашёл с другой стороны – увы, результат оказался столь же безотрадным. Здесь был такой же гладкий и прочный гранит без единой трещины.
– Вот чертовщина! – давая волю своим чувствам, воскликнул археолог. – Может быть, нам поискать с другой стороны скалы?
О том, чтобы вскарабкаться наверх по каменному шару без должных навыков, нечего было и думать. К тому же единственная верёвка, захваченная из лагеря, после неудачной экспедиции Антуана в пещеру укоротилась чуть ли не на треть, и забросить её на какой-нибудь уступ над тропинкой не удалось бы при всём желании. Но Шлиман не собирался сдаваться так просто. Взгляд его упал на куст, росший прямо между подножием скалы и отвесной стеной. Куст был без лишних церемоний выкорчеван, и перед археологами открылся проход – а вернее сказать, сквозная щель, но, как на грех, чересчур узкая для взрослого мужчины.
– Боюсь, София, кроме тебя, никто сюда не пролезет, – покачал головой Шлиман. – Придётся тебе стать нашим первооткрывателем. Только будь осторожнее.
– Не в первый раз, – София забрала у мужа кирку и протиснулась в щель. Почти тут же с той стороны донёсся её голос:
– Здесь тропинка! Она не обрывается, а ведёт вниз, к морю.
– Посмотри, есть ли на скалах зарубки! – крикнул Шлиман.
Некоторое время из-за каменного глобуса слышались шаги, шорох и стук камешков. Потом в отверстии появилось возбуждённое лицо молодой исследовательницы.
– Я нашла всего один знак, – сообщила она, – но он вырублен прямо на тропе.
– Может, копать надо именно там? – воодушевился Антуан.
– Ну не Софье же Феоклитовне киркой махать! – урезонил его Василий. – Завтра поищем путь в обход и вернёмся.

Весь остаток вечера археологи наводили порядок в лагере, убирали золу и головни и латали крышу злополучной палатки. Ужин, состоящий из тех же консервов, но на этот раз без изысков, был съеден быстро и в молчании. С наступлением темноты все четверо поспешили разойтись по палаткам.
– Как ты думаешь, Василий, – Антуан повернулся на своей походной койке, – как будем завтра до клада добираться?
– А тебе бы уже и клад, – зевнув, ответил Василий и уставился на полотняную крышу – обе заплатки находились у него прямо над головой. – Ну сам посуди: кто будет яму рыть посреди дороги, да ещё каменной?
– Твоя правда, – согласился Антуан. – Может, там другие знаки найдутся…
– А как в «Монте-Кристо» было, напомни?
– Как было? – Антуан приподнялся на локте. – Там под круглой скалой, вот такой же, как здесь, была пещера, в ней ещё одна пещера, а во второй пещере как раз и стоял сундук. Ну, а уж в сундуке, как водится, золото, бриллианты и всякие там жемчуга.
– Да-а, – протянул Бубенец, – одно слово – чудеса, да и только… Попади мне такое богатство в руки, я бы никому мстить не стал, пусть сами от зависти лопнут.
– А я бы, наверное, женился, – зевая, отозвался Антуан, – только, наверное, всё-таки не на Лауре. И не на какой-нибудь там Жоржетте. Может, мне в Греции невесту поискать? А то Монте-Кристо на гречанке женился, месье Шлиман вон тоже… это только в мифах они злющие, вроде Медеи, – пробормотал он сонным голосом и закрыл глаза.

Над островом Монте-Кристо стояла жаркая звёздная ночь. В зарослях вереска и жёсткого кустарника стрекотали бесчисленные цикады. Море медленно вздыхало у отвесных скал, накатывало бархатные, зеленовато-синие волны на берег укромной бухточки, где стояли палатки археологов. Мерный шум его доносился и в седловину среди скал, в разгромленный лагерь натуралистов. Но здесь, в самом сердце острова, его заглушал шорох камушков, осыпающихся из-под ног человека, который осторожно поднимался на вершину горы. Человек нёс на плече ракетницу.
Вот он остановился, постоял несколько минут, напряжённо вглядываясь в густую чернильную синеву, и принялся возиться со своим оружием. Зашипел подожжённый фитиль, и ночное небо озарилось ослепительно-красной вспышкой. Грохот прокатился над островом, заметались по скальным тропинкам вспугнутые козы, в роще захлопали в крыльями одичавшие фазаны – а человек, словно сам испугавшись поднятого им же переполоха, швырнул ракетницу на землю и, не оглядываясь, бросился вниз по той же тропинке. Но не успел он пробежать и нескольких шагов, как дорогу ему преградил другой человек, в пробковом шлеме и с фонарём в руках.
– Не так быстро, синьор Тристецца, – строго отчеканил Генрих Шлиман. – Честно говоря, нечто подобное я и предвидел.
Тристецца со всей силы боднул его головой в живот и рванулся мимо него по тропинке. Фонарь выскользнул из рук археолога прямо на острые камни и разлетелся вдребезги; пламя перекинулось на засохший кустарник. Чертыхаясь сквозь зубы, Шлиман кинулся затаптывать огонь и тут услышал снизу глухой удар и истошные крики, полные ужаса и боли.
Шлиман, выругавшись уже в полный голос, скатился вниз по склону и тут увидел доктора, растянувшегося ничком во весь рост. Сперва он удивился, но потом заметил нелепо согнутую ногу доктора, застрявшую между двух валунов, и понял, что она сломана.
– Я же говорил, не так быстро, – проворчал он, утирая рукавом с лица пот и сажу. – По-хорошему, за моих друзей вас бы следовало оставить тут до утра.
– Помо…гите, – только и проскулил Тристецца.
– И почему тех, кто мешает жить порядочным людям, самих рано или поздно приходится выручать? – процедил Шлиман сквозь зубы, осматриваясь в поисках того, что могло бы послужить ему рычагом. Наконец на глаза ему попался крепкий сук. Вставив его между камнями, археолог отвалил один из них. Освобождённый Тристецца снова взвыл от боли и умолк. – Я, конечно, не Ясон, да и вы не Гера, но придётся мне вас тащить в лагерь на плечах, хоть вы этого, повторюсь, не заслуживаете. Эхе-хе… Надеюсь, судьба в виде компенсации выделит мне золотое руно.
Доктор молчал – то ли от того, что не было сил возразить, а скорее оттого, что сказать ему было просто-напросто нечего.

Через полчаса все временные обитатели острова собрались в палатке доктора Тристеццы, где ещё сохранились следы недавно обнаруженного беспорядка, который Адельмонте так необоснованно приписал Шлиману. Сам виновник ночного переполоха лежал на кровати; Антуан, вспомнив о своих первостепенных обязанностях врача, накладывал шины на его сломанную ногу, а все остальные, стоя полукругом, в нетерпении наблюдали за его манипуляциями.
– И всё-таки я требую объяснений, – сурово произнёс Адельмонте.
– Не говорите под руку, – ворчливо, как и подобает доктору в такой ситуации, перебил его Дютей. – Сначала я закончу перевязку, потом сделаю больному укол морфия, а вот утром можно уже будет и допросы с пристрастием начинать.
– Вот ещё! – фыркнула Лаура. – Пусть говорит как на духу! Мы… мы столько всего пережили вместе, а вы… – от возмущения у неё пресёкся голос и задрожали губы.
– Подозреваю, всё это он затеял из-за сокровищ, – подал голос Шлиман.
– Сокровища? – переспросил Василий. – Так разве он не хотел, чтобы их никто не нашёл… или наоборот?
– Ни то и ни другое, – Тристецца с усилием приподнялся. – Конечно, я хотел, чтобы сокровища нашлись. Но найти их должен был я сам!
– Вы знали, где их искать? – хором спросил сразу несколько голосов.
– Догадывался, – Тристецца сдавленно вздохнул. – Вы сами привели меня к нему, синьор Шлиман. Такой опытный искатель древностей, как вы, просто не мог меня подвести…
– Вы нас всех использовали, – догадалась София.
– В этом не было ничего трудного, – доктор через силу улыбнулся. – Правило старо, как мир – разделяй и властвуй. Я с самого начала знал, что кроме нас, на острове будет ещё одна группа исследователей – прочитал в газетах. И у меня родился этот план. Все мелкие неприятности, которые так серьёзно осложняют жизнь вдали от цивилизации, подстроить было проще пареной репы. Откровенно говоря, – он изобразил ещё одну малоприятную улыбку, – это меня даже забавляло.
– Я бы тоже позабавился, если бы вы грохнулись в море с верёвкой на ногах, – съязвил Антуан. – Значит, искупался я тоже по вашей милости?
– Я весьма недурно стреляю из сарбакана, – не без самодовольства пояснил Тристецца. – Если бы вы были чуточку понаблюдательнее, то заметили бы, что моя подзорная труба не совсем подзорная. Мне оставалось только подобрать дротик нужной формы.
– Но когда же вы успели разорить свою палатку? – воскликнула Лаура. – Ведь мы всё время были вместе…
– Вы сами говорили, что доктор был в палатке до того, как Адельмонте позвал вас всех фотографировать скалу, – напомнил Шлиман, – но не видели и не слышали, чем он там занимался. А вы в это время тихо и методично переворачивали здесь всё с ног на голову, не так ли, доктор?
– А я думал, что слухи о вашей проницательности сильно приукрашены, – процедил раненый.
– Хороший археолог всегда в какой-то степени детектив, – пожал плечами Шлиман. – Единственное, чего я пока не могу понять – каким образом вы планировали заполучить сокровище? Ведь, чтобы не возбуждать подозрений, вам бы пришлось уехать со всеми нами на фелюге.
– Нет уж, увольте, – Адельмонте, и без того побелевший до угрожающего оттенка, резко повернулся и вышел из палатки.
– Да так же, как это собирались сделать вы, господин копатель, – словно не замечая его ухода, ответил Тристецца. – Вы нашли скалу, слово в слово следуя книге – оставалось её взорвать. А на этот счёт я принял все меры. В Ливорно я заранее нанял другое судно и погрузил на него запас взрывчатки. Так что при первой возможности я вернулся бы на остров, освободил вход в пещеру – и сокровища бы стали моими!
Шлиман загадочно усмехнулся и поманил к себе Софию и Василия:
– Не хотелось бы его разочаровывать, но вряд ли он бы нашёл, что искал. Но не будем об этом. Грешно всё-таки издеваться над пострадавшим.

Проводив глазами силуэт «Ночного беглеца», Шлиман повернулся к Адельмонте:
– Вы остаётесь?
– Да, – сдержанно ответил натуралист, – хотя, конечно, желаемого мне уже не добиться. Впрочем, нет худа без добра. Я передал капитану письмо, и мои ассистенты в Ливорно пришлют мне новые приборы и инструменты для препарирования. Было бы неплохо увезти хоть несколько экземпляров для зоологического музея.
– Желаю вам удачи, – Шлиман протянул ему руку.
– А я вам, – Адельмонте ответил крепким и уверенным пожатием. – Что бы я ни думал, но я был неправ, когда мечтал о вашем провале. В конце концов, мы в чём-то тоже коллеги.
– Генрих! – на берег спустилась София. – Мы нашли на карте удобную тропинку, по которой можно обогнуть круглую скалу. Идём же!
– Ваше пожелание уже сбывается, – Шлиман поклонился итальянцу и направился к своему лагерю.

– Вот здесь мы спустимся, – Антуан показал рукой вниз, в сторону расщелины между двумя скалами, – пройдём немного назад и вуаля! Можем начинать поиски знаков.
– А по-моему, мы их уже отыскали, – Шлиман остановился. – Вы помните, в какую сторону падала тень от камня вчера вечером?
– В сторону лагеря, – тут же откликнулся Василий.
– А сейчас, утром, она падает в ту сторону, где София вчера нашла зарубку на тропинке. Мне кажется, это не случайно.
– Но тень же круглая, – в недоумении возразила молодая женщина, – как она может на что-то указывать?
– Вот сейчас и посмотрим, – сказал Шлиман и первым начал спускаться вниз по крутому склону.
Вскоре они снова оказались на знакомой тропинке, с той лишь разницей, что круглый камень оказался по другую сторону и теперь заслонял от них солнце.
– Вот и мой знак! – обрадовано сообщила София и, подняв голову, добавила: – В самом деле, милый, а ведь ты прав. Эта тень как будто рисует на скале круг… или вход?
– Сейчас проверим, – Шлиман взял кирку и ударил по краю тёмного контура. От скалы откололся большой кусок чего-то похожего на штукатурку; под ним открылась грубая кладка из валунов разного размера. Выворотив один камень, Шлиман заглянул внутрь и взволнованно объявил:
– Друзья, там пещера!
Василий и Антуан тоже схватились за кирки. Втроём они меньше чем за час расчистили круглый проход чуть ниже человеческого роста. Шлиман взял у жены фонарь и, затаив дыхание, шагнул в проём.
Пещера оказалась узкой и довольно извилистой. Пол пошёл под уклон, а вскоре исследователь почувствовал под ногами грубо вырубленные ступени.
– Вторая пещера, самый дальний угол, – пробормотал он про себя строки Дюма, – надо полагать, по этой лестнице я перешёл как раз из первой пещеры во вторую.
И действительно, потолок стал намного ниже – пришлось даже пригнуться, хотя воздух здесь был сухой и совсем не спёртый. Шлиман посветил вперёд и увидел в углу какую-то тёмную массу, тускло блеснувшую в свете фонаря. Это был сундук, вернее, огромный каменный ларь с медными петлями на крышке и четырьмя углублениями по углам, вероятно, предназначенным для факелов.
– О-о! – выдохнул сзади Антуан, уже державший кирку наготове, а Василий тем временем помогал Софии спуститься по ступеням.
Насквозь проржавевший замок поддался без труда, и, подсунув под крышку черенок лопаты, трое мужчин дружно навалились на него. Крышка сползла, и луч фонаря в руках у Софии осветил груду каких-то свёртков.
– А где же… сокровища? – озвучил всеобщее замешательство Василий.
– Наверное, в этих мешках, – с надеждой предположил Антуан. – Давайте скорее, патрон!
Шлиман распустил тесёмки кожаного мешка и извлёк из него предмет, похожий на большую шкатулку. Но это оказалась книга. Тяжёлая пергаментная книга в деревянном переплёте с золотыми уголками, украшенными замысловатой чеканкой.
– Бог мой, – прошептала София, – вот это находка… Ведь им, наверное, лет пятьсот, а может, и больше… Откуда только такое чудо здесь взялось?
– Не думаю, что пираты так любили книги, – попытался сострить Антуан.
– Скорее всего, их зарыли не пираты, – ответил Шлиман. – Много веков назад на этом острове был монастырь. А это, похоже, монастырская библиотека. Возможно, уже в новое время какой-нибудь священник или просто человек, знающий толк в книгах, спрятал их здесь, постаравшись их защитить от сырости и плесени. – Он осторожно положил книгу на край сундука и откинул тяжёлый переплёт. – Да здесь рисунки! И какие яркие…
– Генрих Эрнестович! – просиял Василий. – Да ведь тут та самая птичка нарисована, что я сегодня в лагере видел!
– Похоже, – решил археолог, – эта книга и Адельмонте пригодится. Ну что ж – надо перенести наши трофеи наверх, только осторожно. Я не раз слышал, что старинный пергамент портится при резкой смене климата. А вообще, друзья мои, – он присел на край сундука, – не удивительно ли? Мы следовали книге, а в результате книги же и нашли!
– Главное, что это были не романы Дюма, – подмигнул Антуан. – Интересно, а если бы мы закопали здесь наши любимые книги, а лет через двести их кто-нибудь нашёл?..
– Ну уж нет! – решительно сказал Шлиман, вставая. – Дюма не для того, чтобы его закапывали, а чтобы его читали! Я уж не говорю о Гомере!
– Я так и знала, что ты о нём не забудешь, – заметила София, прижимаясь щекой к его плечу.

---

Золото Дюма. Часть первая

РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В БРАЖЕЛОНЕ

«Памятуя о Вашем участии в поисках англосаксонской короны, я хотел бы попросить Вас оказать мне помощь в вопросе, касающемся реликвий нашего семейства. Вы весьма обяжете меня, если согласитесь посетить наш замок Бражелон в департаменте Шер. Мой дом будет находиться в Вашем распоряжении столько, сколько Вы пожелаете; кроме того, я готов щедро вознаградить Ваш труд.

С совершенным почтением,
граф Оливье де Бражелон»

.

– Так вы поедете в Шер, патрон? – спросил Антуан Дютей.
– Не вижу причин отказывать, – ответил археолог Генрих Шлиман, складывая письмо. – Я только не пойму, откуда в вашем голосе столько удивления? Можно подумать, вы в юности не зачитывались романами Дюма.
– Нет, само собой, зачитывался… просто не верится, что Бражелоны на самом деле есть. Мне-то казалось, их Дюма выдумал.
– Вы меня поражаете, Антуан, – усмехнулся Шлиман. – Хотя мемуары семнадцатого века меня мало интересуют, я и то помню, что фамилия Бражелон упоминается, по крайней мере, у одного автора той эпохи. А к нам, надо полагать, обратился их потомок.
– А что за реликвии? – Антуан покраснел и поспешил сменить тему.
– Насколько я понял из письма, речь идёт о фамильной шпаге и каком-то манускрипте. Не Гомер, конечно – но, знаете, это становится всё интереснее!.. Да, кстати, Антуан – когда будете укладывать багаж, не забудьте захватить с собой «Трёх мушкетёров».

– Это больше похоже на охотничьи угодья, чем на парк, – заметил Шлиман, оглядываясь по сторонам. Колёса фаэтона подпрыгивали на узкой и неровной тропинке, вьющейся среди громадных буковых стволов. В глубине рощи между деревьями мелькали какие-то тени. – Так и кажется, что вон из-за тех буков сейчас появится Актеон или Артемида.
– Ну, во всяком случае, Силен уже здесь, – усмехнулся Антуан. Как раз в эту минуту из леса показался всадник верхом на муле и ничтоже сумняшеся направил своего ушастого скакуна наперерез лошадям – кучер едва успел натянуть вожжи.
– Проваливайте! – кричал он во всё горло, размахивая руками. – Нет здесь никакой дубовой рощи! И реки у нас тоже отродясь не было!
– Первый раз как врач слышу, чтобы дубовая роща могла довести человека до нервного срыва, – пробормотал Антуан.
– Да успокойся же, папаша Ремо! – прикрикнул кучер. – Глаза ты, что ли, дома забыл? Это не туристы, это учёные! Сам месье Шлиман из Трои приехал изучать замок господина графа.
Небритая физиономия папаши Ремо расплылась в улыбке.
– Это же другое дело! – он сорвал с головы свою фетровую шляпу и поклонился гостям. – Так бы сразу и сказали. Господин граф уже изволит вас ждать. С утра почти не притронулся к завтраку. Так, мол, и так, говорит – папаша Ремо, поезжай и без мусье Шлимана не возвращайся…
– А чем это вам так досаждают туристы? – археолог попытался прервать его словоизвержение.
– Ох, и не говорите, мусье Шлиман! Этот Александр Дюма, прострел ему в поясницу, в своих романах наворотил такого, что от туристов теперь просто спасу нет! Вынь им да положь то самое место, где граф, как бишь его, Атос жену свою сказнил! Какой граф Атос, пропади он пропадом! У нас, кроме его светлости, ни одного графа в округе нету. Есть ещё капитан де Фомпьер, но какой из него граф? Так, тьфу! А другие так и норовят камешек отколупнуть от ворот, как ни следи – не уследишь! Мало им проклятья… Так о чём это я? Ах, да. Поезжайте прямо до развилки, а там сверните налево. Впрочем, что я говорю, кучер-то дорогу знает… Счастливого пути, господа!
Не переставая болтать, он повернул мула и, подгоняя его пятками, скрылся в гуще деревьев. Шлиман и Антуан, не сговариваясь, перевели дух.
– Мне бы такие лёгкие, – вздохнул Антуан, – я бы уже Атлантиду на дне моря нашёл.
– А мне интересно, какое проклятье имел в виду наш Силен, – задумчиво ответил Шлиман. – У меня такое ощущение, что он сказал больше, чем хотел сказать.
– Ему было бы труднее сказать меньше, – подмигнул молодой врач.

На пороге замка гостей встретил сам граф Оливье де Бражелон. Это был довольно молодой человек, не старше Антуана, с бледным, чеканным лицом – такие лица иногда встречаются на старинных монетах – и серыми глазами, виноватое выражение которых не вязалось со столь представительными чертами.
– Боюсь, господа, у меня для вас плохие новости, – со вздохом сообщил он. – В письме к вам, месье Шлиман, я упоминал о манускрипте и шпаге, но сегодня ночью… – он немного помялся, – ночью случилось нечто непредвиденное. В моём кабинете вспыхнул пожар, и рукопись…
– Уничтожена? – догадался Шлиман.
– Увы, сгорел именно тот шкаф, где я хранил фамильные архивы, – печально покачал головой граф. – Счастье ещё, что мадемуазель де Лис, которая помогала мне разбирать бумаги, имела возможность почти наизусть запомнить содержание рукописи и восстанавливает её по памяти. Право, не знаю, что бы я без неё делал. Ведь я так и не удосужился прочесть этот документ!
– Странно, очень странно, – Шлиман приставил палец ко лбу. – Не верю я в совпадения. А шпага цела?
– С ней ничего не случилось, – с явным облегчением ответил Бражелон. – Как только я понял, что манускрипт погиб, я первым делом бросился в оружейную. По счастью, шпага висела на привычном месте.
– Вы так говорите, – вмешался Антуан, – как будто шпага и рукопись каким-то образом связаны между собой.
– Так оно и есть, – подтвердил граф. – И то и другое передавалось в нашей семье из поколения в поколение примерно с середины семнадцатого века. Я сужу по манускрипту – на нём стояла дата «1649». И именно с этими вещами связано наше семейное предание. Оно гласит, что каждый владелец замка, в чьих руках одновременно окажутся шпага и рукопись, рано или поздно погубит свою жену.
– Теперь я понимаю, о чём говорил папаша Ремо, – пробормотал Шлиман. – Вот только какая тут связь? Я ещё понимаю – шпага, которая когда-то стала орудием убийства, но документ…
– В документе всё и дело, – объяснил хозяин замка. – Насколько я понял по словам мадемуазель де Лис – именно этот документ рассказывает о том, как первый граф де Бражелон своими руками казнил собственную жену.
– Ужас какой, – поёжился Антуан. – Той самой шпагой?
– Увы, подробностей я не знаю. Я ведь рос в городе, в семье простого честного буржуа, и графом-то стал всего полгода назад, когда умер мой дядя Луи. Но Жоржетта… мадемуазель де Лис вас наверняка просветит.
– Мне непонятно другое, – задумчиво проговорил Шлиман. – Неужели два с половиной столетия все Бражелоны убивали своих жён? Таких совпадений попросту не бывает.
– Думайте что хотите, – покачал головой граф Оливье, – но старожилы говорят, что любая женщина в этом замке обречена.
– А как быть с ненасильственными смертями? – с чисто медицинским здравомыслием прервал Антуан. – Несчастный случай, болезнь, неудачные роды, в конце концов? Где тут вина мужа?!
– Дядя Луи рассказал мне, как он… потерял свою жену, – молодой аристократ опустил голову. – Тётушка Эрмина – господи, какая тётушка? Ей было всего двадцать четыре… Простите, господа. Она страдала сомнамбулизмом. По ночам дядя не отходил от её постели. Но однажды, когда ему понадобилось уехать на сутки в город, он забыл распорядиться, чтобы слуги закрыли окно в спальне. И ночью она разбилась… Дядя так и не смог себе простить. Он больше не женился – потому-то и сделал меня своим наследником.
– Кхм… очень печально, – кашлянул Антуан. – Но теперь, раз документа больше нет, проклятье, наверное, тоже разрушено?
– Не знаю. С одной стороны, хотелось бы верить – я недавно сам женился, и жена моя, не побоюсь этих слов, прекрасна, как сама любовь. Но с другой стороны, жаль рукописи. Всё-таки фамильная ценность.
– За всем этим явно стоит какая-то загадка, – археолог наморщил лоб. – Для начала, если можно, я хотел бы побеседовать с мадемуазель де Лис, ну и, конечно, взглянуть на шпагу.
– Это нетрудно, – лицо графа оживилось. – Жоржетта сейчас работает в беседке. А слуги пока отнесут ваши чемоданы наверх.



Беседка оказалась довольно далеко от дома – претенциозный «каприз» из белого мрамора, увитый плющом до самой крыши. Шлиман сморщился, как от кислого, при виде более чем бездарной имитации ионических колонн. Под сенью этого архитектурного недоразумения сидела за столиком молодая женщина в ярко-вишнёвом платье и проворно, почти не останавливаясь, водила пером по бумаге. Тёмные кудри, на греческий лад перехваченные лентой в тон платья, падали ей на лоб и шею. Антуан заглянул ей через плечо – лист был исписан уже наполовину:

«Граф ударил резко, наотмашь, почти не задумываясь. Слишком сильно было омерзение, чтобы допускать к сознанию ещё и мысли. Она отлетела на несколько шагов, как дрянная соломенная кукла, и, закрывшись ладонями, заскулила от боли. Между пальцев, которыми она зажимала разбитые губы, неудержимо бежала кровь; закашлявшись, она отняла руки ото рта и увидела на мокрой красной ладони выбитый зуб…»

– Бог мой, – содрогнулся Антуан. – Такая прелестная девушка – и пишет какие-то несусветные ужасы.
– Какие же это ужасы, – девушка сунула перо в чернильницу и улыбнулась. – Для меня это просто очередной документ. И уж если говорить об ужасах, то до хроник Варфоломеевской ночи ему как лягушке до вола.
– Мадемуазель Жоржетта де Лис, – вспомнил о церемониях подошедший Бражелон, – позвольте представить вам месье Генриха Шлимана, археолога, и его коллегу месье Дютея.
– Я наслышана о вас, месье Шлиман, – Жоржетта откинула со лба непослушные завитки. – Должна сказать, мне весьма импонирует ваш метод.
– Метод? – переспросил Шлиман.
– Вот именно, реальные исследования на основе художественных произведений… Ведь так вы нашли Трою, верно? А я вот сумела доказать, что именно замок Бражелон описан в романах Дюма под именем замка графа де Ла Фер. Помните? – она прикрыла глаза и с придыханием, если не сказать – с трепетом, продекламировала: «Вдали, на расстоянии примерно с четверть мили, в зелёной рамке громадных клёнов, на фоне густых деревьев, которые весна запушила снегом цветов, выделялся белый дом…» Ведь это же точь-в-точь ваше родовое гнездо, не правда ли, милый Оливье?
– Боюсь, я не могу в полной мере оценить точность описания, – деликатно возразил Шлиман, – ведь мы ехали сюда через буковую рощу, да и сады уже месяц как отцвели…
Врождённое джентльменство не позволяло ему напрямую заявить, что под это «описание» подходит едва ли не каждый второй особняк в департаменте Шер.
– А где вы изучали историю? – вмешался Антуан, хотя огонёк в его глазах подсказывал, что нашего доктора гораздо больше занимает отнюдь не образование мадемуазель де Лис.
– Я никогда не училась в университетах, – Жоржетта одарила его обворожительной улыбкой, – но я прочла множество книг, особенно исторических романов. Мне всегда казалось, что роман – это больше, чем просто роман, ну, а когда я прочитала в газетах о раскопках Трои…
Шлиман украдкой вздохнул.
– Значит, вы воссоздаёте предание Бражелонов по памяти?
– К счастью, оно так поразило меня, что врезалось в мою память почти слово в слово. И я лишний раз убедилась, что месье Дюма не из воздуха взял историю графа де Ла Фер и его жены. Я даже думаю, что он имел возможность услышать или даже прочесть его, но… изменил некоторые обстоятельства, чтобы не обидеть уважаемых людей мнимым родством с такой мерзкой особой.
– А фигурирует ли в нём шпага?
– Вы знаете… – Жоржетта поколебалась, – я, конечно, могу попытаться вспомнить точно, но, боюсь, это нарушит нить всего рассказа.
– Нет-нет, что вы! – взволнованно перебил хозяин дома. – Пишите по порядку. А что до шпаги, господа, я могу хоть сейчас проводить вас в оружейную.
– Для начала я бы всё-таки осмотрел кабинет, где произошёл пожар, – возразил археолог.

Ещё с порога графа и его гостей встретил резкий запах гари и керосина: несмотря на открытые окна, находиться долго в кабинете было невозможно. Занавесок на окнах не было – должно быть, огонь их не пощадил. Слева от входа в углу высилось нечто чёрное и обугленное, в котором при ближайшем рассмотрении удалось опознать останки шкафа, а между ним и письменным столом на прожжённом и залитом чернилами ковре валялся злополучный источник бедствия – разбитая вдребезги керосиновая лампа.
– И как же это... произошло? – Шлиман присел на корточки и принялся рассматривать осколки так внимательно, будто это были черепки какой-нибудь чернолаковой амфоры из древних Афин.
– Боюсь, тут я сам виноват, – покачал головой Бражелон. – Накануне я очень устал – хотел разобраться кое с какими важными делами до вашего приезда – и не погасил лампу на ночь. Да ещё и окна забыл закрыть. А ночью, как видно, поднялся сильный ветер, занавеской сбило лампу на пол, керосин разлился и вспыхнул… Слава богу, что мы ещё вовремя обнаружили пожар.
– Да, кстати, – прервал археолог, перебирая кусочки закопчённого стекла, – кто именно поднял тревогу?
– Моя жена, – ответил граф. – Она как раз допоздна засиделась в музыкальной комнате, почувствовала оттуда запах дыма и кинулась звать на помощь.
– Надо полагать, эта комната рядом с кабинетом?
– С той стороны, – аристократ указал на противоположную стену, которую почти полностью занимал огромный старинный камин. – Моя жена очень любит музыку… Ах, вот и ты, Милен!
Последние слова были адресованы молодой женщине, внезапно появившейся в дверях кабинета. Она смотрела на троих мужчин немного удивлёнными глазами. Гости же в первые несколько секунд не сумели скрыть восхищения. Шлиман невольно подумал об Артемиде из Версаля, а Антуан почувствовал укол: как ни хороша была (особенно на его взгляд) розовощёкая, темноволосая Жоржетта, с Милен де Бражелон она не шла ни в какое сравнение. Молодая графиня была красива необычной, какой-то северной красотой – белая, как алебастр, кожа, волнистые пепельные волосы, убранные в высокую причёску, и неожиданно яркие зелёные глаза с длинными изогнутыми ресницами.
– Добро пожаловать в замок Бражелон, господа, – произнесла она с поклоном в ответ на приветствие мужчин. – Мне очень жаль, что произошла такая неприятность.
– Для вас, однако же, это было к лучшему, – заметил Антуан, – если вспомнить легенду.
– Ну, если она справедлива… то можно сказать, что эта злосчастная лампа спасла мне жизнь, – чуть улыбнулась графиня. – И всё же жаль фамильную ценность.
– А вы читали легенду Бражелонов? – полюбопытствовал Шлиман.
– Нет, к сожалению. Оливье не хотел меня пугать. Но мне тем не менее довелось её услышать от нашего всеведущего папаши Ремо. Он, кажется, единственный, кто не сомневается, что мне уготована печальная участь.
– Я же говорил тебе, милая, не нужно принимать его всерьёз, – вмешался граф.
– А мне кажется, что с ним не всё так очевидно, – возразил ему Шлиман. – Но сейчас не будем о нём. Значит, это вы обнаружили пожар?
– Да, – подтвердила Милен. – Вчера я разучивала очень сложную пьесу на арфе и совсем потеряла счёт времени. И вдруг откуда-то потянуло дымом. Я испугалась, ведь в нашем доме никто не курит… выбежала в коридор, распахнула дверь кабинета, а там... Я и слуг-то не сразу добудилась, ведь было уже поздно.
– Хм, – задумчиво промолвил археолог, – а как по-вашему, отчего случилась такая беда?
– Откуда мне знать, право? Должно быть, случайность. Ведь и муж говорил…
Однако густые чёрные ресницы при этих словах дрогнули и опустились.

Оружейная комната находилась в другом крыле замка. Тяжёлые, потемневшие от времени дубовые двери вели в залу без окон, обитую тёмно-красным штофом. Бражелон зажёг стоявшие по углам канделябры, и комната сразу превратилась в подобие пещеры сорока разбойников: это поблёскивали в свете свечей отполированные лезвия мечей и кинжалов, приглушённо мерцали золочёные и посеребренные рукояти.
– О-о! – восхищённо протянул Антуан, не без опаски потрогав пальцем клинок тяжёлого двуручного меча. – Василия бы сюда! Как раз бы ему по руке.
– О такой коллекции мечтал бы любой музей, – одобрительно заметил Шлиман, бережно снимая со стены длинный тисовый лук в чехле из тиснёной кожи. – Не хочу показаться дерзким, дорогой граф, но в самом деле – вы не думали осчастливить какой-нибудь из них?
– Я подозреваю, что дядя Луи не одобрил бы этого, – возразил Бражелон. – Одно дело, если бы речь шла о безделушках из лавки древностей, но большая часть этой коллекции добыта потом и кровью на поле боя. Вот, например, этот лук, который у вас в руках, мой далёкий предок по материнской линии привёз из-под Орлеана, где сражался под знамёнами Жанны д’Арк. В те времена фамилии Бражелонов ещё не было.
– Подумать только! – воскликнул Антуан. – Как врач, я, конечно, не одобряю такого скопления орудий душегубства, но если все они имеют такую же славную историю, то, как француз, я просто в восхищении.
– Ну, а что вы можете сказать о шпаге Бражелонов? – с некоторым нетерпением спросил Шлиман: ему и самому непросто было побороть искушение и не углубиться в изучение, как сказал его друг, «орудий душегубства».
– Она перед вами, – ответил хозяин дома, отступая в сторону. В центре стены между двумя щитами висела небольшая, очень изящной формы шпага с вызолоченным эфесом, в чёрных, также украшенных позолотой ножнах. Дужка эфеса представляла собой настоящее металлическое кружево, а конец рукояти венчал крупный тёмно-алый рубин. Такая же кружевная полоса опоясывала по верхнему краю ножны и была усыпана мелкими непрозрачными изумрудами.
– Бог мой, – Антуан сглотнул. – Эти камни, они… настоящие?
– Абсолютно, – подтвердил граф. – Эту шпагу, как я слышал от дяди, подарил первому графу Бражелону некий английский вельможа в благодарность за услугу, оказанную несчастной королеве Генриетте, когда она находилась в изгнании во Франции в годы Великого Восстания.



– А мне непонятно вот что, – Шлиман повесил на место лук и вплотную подошёл к стене, чтобы рассмотреть шпагу. – Эфес и ножны явно сделаны одним мастером. Почему же в рукояти рубин, а не изумруд?
– Не знаю, – покачал головой граф. – Быть может, изумруд выпал, и подходящего по форме камня просто не нашлось?
– Что ж, очень даже может быть… – согласился Шлиман, – крупные изумруды – редкость, и немалая. Вы не возражаете, если я рассмотрю её поближе?
Он снял шпагу со стены, осторожно выдвинул лезвие из ножен, пощупал камни и слегка нахмурился.
– А что вы можете сказать… – начал было он, как вдруг его прервал скрипучий, бесцветный голос дворецкого:
– Сударь, там приехал господин де Фомпьер. Я говорил, что вы заняты, но он не желает слушать…
Не успел он договорить, как за его спиной выросла мощная фигура. Словно не замечая дворецкого, в комнату вошёл рослый, пышущий здоровьем молодой мужчина с лихими офицерскими усами. Он протянул графу для пожатия свою широкую ладонь; тот ответил на приветствие подчёркнуто сдержанно.
– К сожалению, как видите, я не смогу уделить вам слишком много времени, – сухо произнёс Бражелон, – у меня в гостях месье Шлиман и месье Дютей, которые приехали по чрезвычайно важному делу…
– По важному делу, – повторил гость и вдруг бесцеремонно расхохотался: – Чёрт возьми, Бражелон, опять вы собираетесь ходить вокруг да около, лишь бы меня оставить с носом? Я ведь уже слышал, что ваша родовая страшилка сгорела! Может, всё-таки передумаете? На что вам шпага без легенды?
– Я уже сказал вам, – граф Оливье поджал губы, и его лицо стало ещё больше похоже на профиль с монеты, – что не торгую фамильными реликвиями. Скажу проще: мою шпагу вы никогда не получите.
– Откуда в вас столько упорства? – начал горячиться Фомпьер. – Цепляетесь за кусок шлифованного железа, да ещё верите в то, что он может прикончить вашу прелестную жёнушку? Вы разберитесь, наконец, что вам дороже!
– Мы не одни, – громким сценическим шёпотом прошипел сквозь зубы Бражелон. – Извольте покинуть мой дом, капитан, пока вы не зашли слишком далеко. И на вашем месте я бы больше не заикался о продаже шпаги.
– Ну, а я бы на вашем месте не зарекался, – ничуть не смутившись, парировал Фомпьер. – Уйти-то я уйду, только как бы я вам самому не понадобился.
Он резко повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
– Вот ведь человек, – Бражелон резко выдохнул, давая выход раздражению, – хоть кол на голове теши! Простите, господа, за этот маленький инцидент. Это был мой уважаемый сосед, капитан де Фомпьер.
Он попытался саркастически усмехнуться, но уголки его рта подёргивались.
– А зачем он хочет купить вашу шпагу? – удивился Шлиман.
– Потешить свою спесь, только и всего, – фыркнул граф. – Он ведь и дом купил не простой, а с историей: якобы там в домовой часовне бродит призрак повешенного аббата. Такие вот у моего соседа представления о дворянстве, – прибавил он уже снисходительнее. – Другое дело – кому он здесь рассчитывает пустить пыль в глаза?
– А вы думаете, мэтр, он может быть как-то замешан в этой истории? – удивился Антуан.
– Пока не знаю. Одно ясно – наш импульсивный вояка надеется, что с исчезновением рукописи его шансы увеличились.
– По крайней мере, надеялся, – уточнил Антуан.[

- Ну так с чего нам начинать? – поинтересовался Антуан, облокотившись на подоконник в отведённой гостям комнате и любуясь огромным, хотя и запущенным садом.
– Мы знаем, по крайней мере, двух человек, которым выгодно было исчезновение рукописи, – начал Шлиман. – Это капитан де Фомпьер и, возможно, графиня де Бражелон.
– А также двух человек, знакомых с её содержанием, – прибавил молодой врач, – Жоржетту де Лис и папашу Ремо. Пересечений нет.
– Не торопитесь, друг мой. Капитан, похоже, знаком с легендой, да и графиня сама призналась, что слышала её – между прочим, от того же папаши Ремо.
– Ох, чувствую я, что без легенды мы далеко не уедем, – вздохнул Антуан. – Пойду-ка я разыщу нашу учёную барышню. Вдруг она уже закончила восстанавливать манускрипт?
– Идите, идите, – улыбнулся в усы археолог. – Только, ради всего святого, проявите благоразумие и не говорите мадемуазель де Лис, что в саду нет ни одного дерева, которое могло бы цвести белыми цветами.

Когда Антуан скрылся в направлении «каприза», Шлиман внимательно огляделся по сторонам: его не оставляло ощущение, что кто-то следит за ним. Внезапно кусты раздвинулись, и на любителя древностей уставилась круглая физиономия папаши Ремо.
– Мусье Шлиман! – зашептал он. – А я вас ищу. Мне тут нужно вам кое-что по секрету сказать. Идёмте за мной!
– И почему я совсем не удивляюсь? – пробормотал Шлиман себе под нос, пробираясь сквозь кусты за нежданным помощником.
Обогнув угол дома, папаша Ремо остановился под раскрытым окном. По запаху керосина, который чувствовался даже с улицы, Шлиман догадался, что это окна сгоревшего кабинета.
– Почему именно здесь? – спросил он. – Вы мне хотите что-то показать?
– Да здесь нас подслушивать не будут, – зачастил в ответ папаша Ремо, – сюда-то никто по доброй воле не сунется. Чуете, как керосином разит? (Шлиману и самому в этот момент пришло в голову, что для подобного амбре нужно было разбить не меньше трёх ламп). – А наверху нету никого, там вообще-то комната мамзель Жоржетты, но она в саду, значится.
– Вот и отлично, – Шлиман не преминул воспользоваться паузой, надеясь поскорее перейти к делу. – Здесь нас никто не услышит, рассказывайте скорее.
– Я бы при ихней светлости не отважился, – зашептал слуга, понизив голос, – он бы мне голову отвернул, это как пить дать. Да я и в обиде на него, уж больно он мадам графиню любит.
– Графиню? – переспросил археолог.
– Графиню, графиню, – папаша Ремо нехорошо осклабился. – Только уж коли как на духу говорить, так из неё графиня, как из меня полковник. Вот потому-то она и боялась, чтобы, стало быть, проклятье это бражелонское над ней не сбылось.
– Постойте-постойте, – перебил Шлиман, – я что-то не пойму. Если графиня, как вы говорите, не графиня, так проклятье не должно было на неё подействовать!
– Да чего тут непонятного? Э… постойте, вы что ж, историю-то толком и не слыхали?
– От кого? – пожал плечами Шлиман. – Рукопись же сгорела.
– Так бы сразу и сказали! – хлопнул себя по колену папаша Ремо. – Ну, раз так, слушайте, как дело было. Построил, значится, первый граф де Бражелон – ну, тот, который шпагу-то от английской королевы получил – вот этот вот замок, ну, и решил хозяйку в него привести. А тут, как чёрт наворожил, такая оказия вышла: отправился граф свои владенья объезжать, а навстречу ему девица красоты неописанной, верхом на вороной кобыле…

Антуан застал Жоржетту на том же месте, но на этот раз девушка сидела в более расслабленной позе, разминая уставшие пальцы, а на столе перед ней лежали два листа бумаги, исписанные некрупным, затейливым почерком.
– Наконец-то я с ним справилась, – вздохнула она.
– Я надеюсь, продолжение этой истории не такое кровавое, как начало? – промурлыкал Антуан, пристраиваясь рядом на мраморной скамеечке.
– Как раз наоборот, – Жоржетта покачала головой и кокетливым жестом убрала за ухо выбившийся локон. – Впрочем, можете сами убедиться. Кстати, вы виделись с прелестной Милен?
– Да, мы уже познакомились, – подчёркнуто небрежно бросил Антуан и взял со стола рукопись.
– В таком случае я удивлена, что вы ещё делаете рядом со мной, – хихикнула Жоржетта. – Там, где появляется Милен, все женщины на три мили в округе просто перестают существовать. Я – исключение, да и то потому, что мы с Оливье друзья с самого детства. Не подумайте, я вовсе не хочу сказать, что я завидую, кому-то ведь господь должен давать такую невероятную красоту, да и Оливье я не виню…О, вы уже читаете? Не буду вам мешать!
Но Антуан уже не слушал её, торопливо пробегая глазами строки:

«Внезапно граф снова опустил глаза – и словно ангел коснулся перстами его глаз, дав ему иное зрение. Не было больше женщины. Было то, чему надлежало перестать быть. Молча, глядя прямо перед собой, зашагал он в лес. Её прекрасные волосы он намотал на руку, будто это была грубая пеньковая верёвка. Презренная лишь стонала, когда тело её билось о древесные корни, оставляя на них обрывки платья, а затем и кровавые следы…»

– Я всё-таки не могу поверить, – Антуан оторвался от рукописи, – неужели человек способен так быстро позабыть любовь?
– Любовь к недостойному предмету – может, – уверенно заявила Жоржетта.
– Я бы не смог, – честно признался парижанин.
– Неудивительно, – глубокомысленно отозвалась Жоржетта, пристраивая в кудри сорванную веточку плюща. – Мы люди другого времени, мы следуем закону сердца, а не зову чести. А вот наши предки мыслили иначе.
– А почему же тогда Менелай простил Елену? – ляпнул Антуан первый пришедший на ум пример.
– Ну, что с этих древних взять, – Жоржетта чуть нахмурилась и бросила смятую веточку на пол. – Они, если хотите знать, вообще руками ели.
Антуан хотел было возразить, но что-то подсказало ему, что толку от этого будет немного, и он предпочёл вернуться к чтению.

«Обеими руками, как святое распятие, граф поднял шпагу и, промолвив одними губами: «Да судит Всевышний!» - вонзил лезвие в грудь ничтожной женщины. И в эту минуту случилось невероятное: изумруд, венчавший рукоять, начал медленно наливаться кровавым светом и с последним вздохом казнённой злодейки обратился в алый рубин. В тот же миг мёртвое тело рассыпалось прахом, и ветер развеял его… Наутро графа нашли в беспамятстве и совершенно седого, а на рукояти его шпаги пылал огромный рубин, и оттого вся шпага горела, точно огненный меч ангела…»

– …Вот так оно всё и вышло, мусье Шлиман, – закончил свой рассказ папаша Ремо. – А после уже заезжие люди рассказывали, что в одном городке, миль за тридцать отсюда, аккурат с костра исчезла ведьма. Палач только отвернулся, чтоб факел взять – а её и след простыл! Вот тогда-то все и поняли, что это она, чертовка, и оженила на себе господина графа.
– И всё-таки я не понимаю, – повторил Шлиман. – Почему графиня де Бражелон должна бояться проклятья? Или, по-вашему, она тоже ведьма?
– Ведьма не ведьма, – поскрёб подбородок неутомимый рассказчик, – а вот что она до свадьбы поделывала – это, по мне, ничем не лучше!Шлиман устроился в кресле у камина, когда в комнату вошёл запыхавшийся Антуан, на ходу поправляя галстук.
– Чёрт побери, патрон, я уже жалею, что мы встряли в эту авантюру, – признался он. – Я-то считал себя человеком с крепкими нервами с тех пор, как супруг одной из моих парижских пациенток обегал за мной полквартала с топором для разделки мяса, а теперь, не поверите – до сих пор у меня перед глазами стоят эти кровавые рубины. Как будто мне тычут и тычут их в руки, ей-богу.
– Тычут и тычут, – задумчиво повторил Шлиман. – Очень верно сказано, друг мой. Я и сам не могу отделаться от этой мысли. А где сейчас манускрипт?
– Жоржетта сказала, что спрячет его в надёжном месте. Что-то мне кажется, она боится, как бы его не попытались спалить во второй раз.
– Ещё интереснее, – прокомментировал археолог. – Нет, Антуан, пора браться за дело всерьёз. Перескажите-ка мне ещё раз эту историю в варианте нашей мадемуазель де Лис. Всё-таки что-то здесь не даёт мне покоя.
Антуан пододвинул себе кресло и начал рассказ, не без удивления отметив, что слова легенды, не занесённые на плотную кремовую бумагу изящным почерком его новой знакомой, теряют половину своего очарования, а порой вовсе звучат пафосно и трескуче. Попутно он передал Шлиману замечания Жоржетты в адрес Милен и спор о любви, умолчав разве что о нелестном выпаде по поводу Менелая, чтобы понапрасну не сердить друга.
– Хм, – протянул Шлиман, – вот оно что. Я догадывался о чём-то подобном. Кстати, Антуан – вам не кажется подозрительным, что комната мадемуазель де Лис находится прямо над кабинетом Бражелона?
– Кажется, – подтвердил Антуан, – только я пока не понимаю, почему.
– Обещаю в скором времени удовлетворить ваше любопытство, – Шлиман встал с кресла и потянулся. – Но чуть попозже. Эти комнаты напоминают мне о чём-то… связанном с мушкетёрами.
– Дуэль? – наугад предположил совсем сбитый с толку Антуан. – Подвески? Монастырь?
– Не сбивайте, – отмахнулся Шлиман, выудил из саквояжа томик Дюма, облокотился на камин и принялся листать страницы где-то ближе к концу. – Если вы уж так хотите мне помочь, сходите вниз и посмотрите, нет ли камина в комнате, которая находится прямо под нами.
Антуану ничего не оставалось, как почесать в затылке и спуститься по лестнице. Дверь в интересующую его комнату была не заперта, хотя на поверку она оказалась совершенно пустой. Из предметов обстановки имелся только изразцовый камин, такой же, как наверху, только без решётки.
Антуан потрогал изразцы и собрался было уходить, как вдруг прямо из камина до него донёсся глухой, практически неузнаваемый голос:
– Эй! Слышите меня?
Будь в комнате стул, Антуан бы в первую секунду, пожалуй, вскочил на него. Но отсутствие мебели позволило ему избежать конфуза, совершенно неподобающего для врача, парижанина и человека с крепкими нервами, как месье Дютей только что аттестовал себя сам.
– Это я, – прогудел голос из трубы, и Антуан наконец узнал Шлимана. – Ну как, угадал я с камином?
– Как это вообще вам в голову пришло?
– Благодарите не меня, а Дюма. Без него бы я не додумался. Однако вам не кажется, что это не самый удобный способ связи? Я жду вас наверху!
– Ну вот, – объявил Шлиман, когда через минуту Антуан снова вернулся в комнату, – теперь я, наконец, постараюсь вознаградить вас за этот маленький концерт… Начнём с того, что рубин в эфесе шпаги – поддельный.
– Я так и подумал, что с превращением изумруда они загнули, – хмыкнул Антуан.
– Сдаётся мне, не только с ним. Вам ничего не бросилось в глаза, когда вы читали рукопись?
– Честно говоря, она не похожа на те легенды, которые я худо-бедно помню.
– Браво! – воскликнул Шлиман. – Так и есть. Легенда, по крайней мере, в привычном для нас виде – это повествование о событиях, а не поток мыслей. А у нашей истории от настоящей легенды только конец, а всё остальное, простите, какой-то ералаш.
– Так что же, получается, и рукопись – подделка?
– Если можно подделать то, чего никогда не было, – загадочно усмехнулся археолог.

Ужин подали в столовой. Длинная комната с витражами на окнах, изображавшими различные крестьянские работы и, очевидно, призванными напоминать, ценой каких трудов достаётся владельцам замка хлеб насущный, имела, увы, один недостаток, присущий комнатам в большинстве старинных зданий – она выглядела слишком торжественно для обычного ужина в дружеском кругу. Воображение сразу дорисовывало горы дичи на резных подносах, десятки свечей, распространяющих вокруг мягкий запах воска, и менестрелей с лютнями.
– Что ж, – провозгласил граф Оливье, протягивая руку к бокалу с бледно-золотистым вином, – мы вправе выпить за возвращение легенды Бражелонов! Кстати, Жоржетта, когда же вы, наконец, познакомите нас с её содержанием?
– Во всяком случае, не сейчас, – возразила учёная барышня. – Не хочется портить аппетит нашим уважаемым гостям. Я думаю, лучше подождать до завтра.
– Вы как будто боитесь, – заметил Шлиман, бросив на неё внимательный взгляд.
– После того, что случилось прошлой ночью, предосторожность не кажется мне лишней, – невозмутимо ответила Жоржетта, а граф кивнул в знак согласия.
– Столько заботы, – вмешалась графиня Милен, чуть-чуть, для виду, надув маленькие розовые губки, – и всё из-за бумаги, которая сулит мне смерть! Право, дорогой, вы меня пугаете.
– Я бы на вашем месте взял и поменял семейное предание, – бодро подхватил Антуан, – на что-нибудь более жизнеутверждающее. А если уж непременно Дюма – пожалуйста, у него есть и книги со счастливым концом, например, «Асканио»…
– Не забывайте, – вдруг произнесла Жоржетта таким тоном, что все разом повернулись в её сторону, не успев даже оценить шутки молодого врача, – что существует ещё и шпага. И пока она остаётся на месте, судьба рода Бражелонов по-прежнему предопределена.
– Держу пари, это она не просто так сказала, – шепнул Антуан Шлиману, когда лакей, подававший горячее, на время загородил от них мадемуазель де Лис.
– Тут и спорить не о чем, – также шёпотом откликнулся археолог. – Подозреваю, нам придётся проследить за оружейной.

У дверей оружейной археологи застали Бражелона. Молодой граф дважды повернул ключ в замке и опустил его в жилетный карман.
– На эту ночь шпага Бражелонов будет в безопасности, – заявил он, оборачиваясь. – Я запер окно изнутри, а дверь снаружи. Единственный ключ от комнаты – у меня.
– А если вор взломает замок? – усомнился Антуан.
– Дядя говорил, что все замки в доме с секретом, – заверил граф Оливье. – Им уже больше ста лет, и теперь ни один слесарь с ними не сладит. Однажды покойная тётушка Эрмина случайно захлопнула дверь в винный погреб. – Он улыбнулся неуклюжей мальчишеской улыбкой, которая казалась непривычной для его строгого лица. – Весь дом две недели сидел без вина, пока дядя не решился выломать двери!
– Я смотрю, в пирамиду и то легче проникнуть, – подхватил Шлиман, но его улыбка вышла ещё более натянутой. – Кстати, дорогой граф, вы окажете нам очень большую услугу, если проведёте эту ночь в музыкальной комнате.

– По-моему, отличный наблюдательный пункт, – шёпотом сказал Антуан, остановившись на боковой лестнице, ведущей наверх. Стоило погасить газовые рожки, как вся площадка второго этажа погружалась в тень. Сверху же были хорошо видны значительная часть коридора и дверь оружейной.
– Вот только укрытие ненадёжное, – проворчал Шлиман. – Надеюсь, впрочем, что прятаться не понадобится.
Постепенно все звуки замерли, и вокруг установилась та особая тишина, которая бывает только в старых замках – гулкая, зловещая и таинственная, когда малейший шорох наполняет сердце суеверным ужасом, а ненароком заглянувший в окно лунный луч пробуждает мириады зловещих теней и заставляет их снова и снова повторять перед оробелым взором трагедии, разыгравшиеся здесь столетия назад.
«Вот так и рождаются легенды о привидениях, – подумал Шлиман, чуть не подпрыгнув, когда где-то – как ему показалось, прямо над ухом – скрипнула дверь. – Последний раз со мной такое было в детстве, когда я сидел на чердаке и при свечке читал про Персея и Медузу Горгону!»
Память ехидно подсказала, что в ту же ночь юный Генрих принял за Горгону тётушкин шиньон… и с тех пор проникся решительной неприязнью к этому виду парикмахерских ухищрений.
– Эй, патрон! – зашептал Антуан. – Кто-то идёт!



Из глубины коридора показалась маленькая фигурка в длинной белой одежде. Она шла, опустив голову и держа перед собой в вытянутой руке свечу. Лица её не было видно, но длинные пепельные локоны, распущенные по плечам и казавшиеся в темноте почти серебряными, могли принадлежать только одному человеку в замке – графине Милен де Бражелон.
– Вот бы не подумал, – пробормотал Шлиман.
– А я, наверное, так и думал, – заметил в ответ Антуан.
Белая фигурка плавно, словно не касаясь пола, прошла мимо лестницы и остановилась перед дверью оружейной. Друзья насторожились. Милен повернула ручку, но дверь не поддалась. Тогда она приложила ухо к двери и, к удивлению наблюдавших, принялась в неё стучать.
– Там же нет никого, – удивился поначалу Антуан, но тут же заметил, что стук был отнюдь не беспорядочным. – Три удара… потом два… опять три… это что же, сигнал?
– Похоже, – согласился Шлиман. – Подождём, будет ли ответ.
Но ответа не последовало. Во всяком случае, его не было ни видно, ни слышно со стороны. Милен ещё немного постояла у двери, потом взяла свечу в другую руку и направилась обратно.
«Что, если она пройдёт мимо нас? – Антуан с ужасом сообразил, что плана-то у них нет, а если и есть, то лично он о нём понятия не имеет. – Вдруг заметит? А если не заметит, что делать, поднимать тревогу или идти за ней наверх? И что мы, главное, скажем хозяину?»
Но графиня не стала подниматься по лестнице. Всё так же медленно, как привидение, она удалилась в темноту коридора.
– Ну, теперь, кажется, всё ясно, – Антуан почувствовал возле уха колючие усы Шлимана и услышал его голос. – Именно так и должно было быть. Идите за ней, но тихо.
– Куда? – растерялся Антуан.
– Увидите, – щекотные усы вместе с их обладателем тут же растворились в темноте.
Антуан на цыпочках спустился по лестнице, моля бога и всех святых, чтобы ни одна ступенька не скрипнула. Очевидно, небесная канцелярия в этот вечер была открыта допоздна, потому что спуск обошёлся без эксцессов. То и дело прижимаясь к стене, Антуан последовал за графиней по коридору. Свечка в её руке почти догорела, но светлые волосы и белый пеньюар отчётливо виднелись в темноте, отчего казалось, что её окружает некий бледный ореол.
Вот она остановилась и потянула за ручку двери слева. Нос Антуана уловил слабый, но ещё узнаваемый запах дыма и керосина.
«Гениально, чёрт подери! – чуть не закричал вслух молодой доктор. – Жоржетта всё продумала просто блистательно. Кто же будет искать второй документ там, где уже сгорел первый? Я и сам должен был сообразить. Вот только как эта белокурая бестия догадалась?»
Он подкрался на цыпочках к двери и заглянул в комнату. Поставив свечу на стол, графиня уверенно выдвинула один из ящиков. Когда она выпрямилась, в руках у неё был свиток, перевязанный лентой.
«Не знаю, может, эта легенда и поддельная, – Антуан весь подобрался, – но помешать ей надо. Эх, жаль, не знаю я, что задумал патрон!»
Графиня сняла с каминной полки поднос для писем, бросила на него скомканный верхний лист рукописи и потянулась за свечой, чтобы поднести её к бумаге. Антуан сделал было шаг вперёд…
Но тут оба замерли. Потому что в комнате раздался голос. Глубокий и в то же время звенящий, протяжный, но вместе с тем твёрдый, он, казалось, шёл из самих стен.
– Зачем ты это сделала?
– Кто здесь? – задыхаясь, выкрикнула графиня. Свеча погасла и, выскользнув из её руки, покатилась по ковру.
– Жоржетта де Лис! – голос, заполнявший собой всю комнату, становился всё более угрожающим. – Зачем ты порочишь моё имя, Жоржетта де Лис?
«Жоржетта?!» Антуан перевёл взгляд на «графиню» и увидел её словно впервые. Боже милосердный, да он же был слеп, как крот! Как он мог перепутать хрупкую, почти невесомую Милен с пухленькой и румяной Жоржеттой! Правда, сейчас румянца не было и в помине – круглое лицо любительницы романов на глазах стало бледней воска. А проклятые белокурые волосы, которые и сбили его с толку, оказались всего-навсего париком, и то сползшим набок!



– К-к-то вы? – пролепетала Жоржетта, схватившись за край стола.
– Я Жанна Жюстина, первая графиня де Бражелон! – в голосе зазвенел металл. – Ответь мне: зачем ты клевещешь на меня? Зачем ты выдумала эту лживую легенду, что мой муж якобы казнил меня своими руками?
– Уйди! Исчезни! – Жоржетта зажала руками уши. – Тебя не существует!
– Ты хотела внушить Оливье Бражелону, что сама судьба велит ему избавиться от недостойной жены – разве не так? Надеялась занять место Милен подле него, стать графиней де Бражелон, разрушить мнимое проклятье? Хотя ты знаешь, что он любит её так, как никогда не будет любить тебя!
– Ну и пусть! – Жоржетта сползла на ковёр, глотая злые слёзы. – Зато я люблю его с детства! И он всегда был так похож на Атоса… а эта дрянь так и вилась вокруг него, как миледи, – тут она шмыгнула носом и утёрла глаза париком.
Дверь соседней комнаты распахнулась. Мимо Антуана, едва не сбив его с ног, пронёсся багровый от возмущения граф Оливье и влетел в кабинет.
– Жоржетта! – он схватил девушку за руки. – Это правда? Ты всё это придумала, чтобы мы с Милен…
Жоржетта ревела белугой, уткнувшись лицом в злосчастный парик.
– Ну, по-моему, загадку предания можно считать разгаданной, – из коридора появился Шлиман, а вслед за ним с лёгкой улыбкой на лице вошла раскрасневшаяся Милен де Бражелон.
– Так это… был ваш голос? – догадался Антуан.
– Ну да, – усмехнулся в усы Шлиман. – Как у Дюма, печные трубы.
– Месье Шлиман отвёл меня в комнату Жоржетты, – слегка смутившись, прибавила Милен, – и подсказывал, что нужно говорить. Если честно, я сама обо всём не подозревала, пока он мне не рассказал сегодня после ужина…
– Так вот зачем вы попросили меня сидеть в музыкальной комнате, – перебил граф. – И я мог поверить этой… женщине!
– Но как же вы раскусили её раньше всех нас? – нетерпеливо спросил Антуан.
– Меня с самого начала насторожило это преувеличенное стремление проводить параллели между Атосом из романа и настоящими Бражелонами, – задумчиво начал Шлиман, – да и связь между рукописью и шпагой, честно говоря, выглядела несколько натянуто. Ну, а потом вы, мой дорогой Антуан, сами расставили всё по местам. Ведь именно вам Жоржетта, пусть и обиняком, призналась в своей неприязни к Милен. А прослушав легенду, я окончательно убедился, что это подделка, или, даже вернее сказать – литературная поделка, попытка переписать эпизод «Трёх мушкетёров» про рассказ Атоса. Разве что верёвку на шпагу заменили.
– Дюма, значит, – с расстановкой процедил Бражелон и сухо поинтересовался: – Так что вы на это скажете, мадемуазель де Лис? Помимо того, конечно, что вы уже говорили. Я, в отличие от некоторых вымышленных графов, готов вас выслушать.
Жоржетта резко встала. Её круглое лицо покрылось от слёз красными пятнами, нос распух, но карие глаза смотрели так угрюмо и зло, что при взгляде на неё желание смеяться тут же пропадало.
– Я написала этот рассказ в пансионе, – заявила она, глядя в пол, – и ещё тогда заметила: каждый, кому он не нравился, в конечном счёте всегда оказывался дрянью. Между прочим, – она метнула сердитый взгляд исподлобья в сторону археологов, – в вашем случае это тоже справедливо.
– Только не думайте, что разбили мне сердце, – парировал уязвлённый Антуан.
– А вы, граф, не думайте, что променяли меня на небесного ангела! – злорадно воскликнула Жоржетта. – Между прочим, прелестной Милен есть что скрывать…
– Сударыня, – подчёркнуто официально провозгласил Бражелон, – исключительно из уважения к нашей давней дружбе я прослежу, чтобы эта история осталась между нами. Но потрудитесь завтра же утром покинуть мой замок.
– Это как так покинуть? – спохватился Антуан. – А как же рубин? Фальшивый рубин в эфесе шпаги! Ведь это тоже её рук дело?
– Рубин… фальшивый? – ошеломлённо воскликнул граф. – Поздравьте меня, господа! Моя подруга детства ещё и воровка!
– Милый, нельзя бросаться такими обвинениями, даже в её адрес, – попыталась утихомирить мужа Милен. – Месье Шлиман наверняка знает, где камень.
– Не знаю, но догадываюсь, – задумчиво проговорил археолог. – Сдаётся мне, наша оружейная сыграла роль троянского коня.
– Сигналы? – вспомнил Антуан. – Вор сидел там? Но кто же это?
– Тот, кто знал историю, принадлежащую перу мадемуазель Жоржетты, – пожал плечами Шлиман, – хотя не учился с ней в пансионе.
– Папаша Ремо! – хором воскликнули Антуан и Оливье и наперегонки бросились в оружейную.
Но было уже поздно. Шпага исчезла со стены. Засов валялся под окном, а распахнутые ставни скрипели и хлопали на ночном ветру.
– Удрал! – граф навалился на подоконник, переводя дыхание. – Но, тысяча чертей, как он сюда вообще пробрался? Украл ключи?
– Зачем? – возразил Шлиман. – Всё гораздо, гораздо проще. Нетрудно было догадаться, что оружейную запрут. Всё, что нужно было вору – заранее пробраться внутрь и ничем не выдавать себя, пока не запрут окно. Как греки, сидевшие внутри коня в осаждённой Трое. Или, – прибавил он, – как шут Шико в аббатстве святой Женевьевы.
– Но зачем красть шпагу с фальшивым рубином? – вмешалась недоумевающая Милен.
– Но ведь остальные камни настоящие, – объяснил Шлиман. – Как, впрочем, и изумруд, который раньше был на месте рубина. Его, думаю, наш предприимчивый сказитель уже давно припрятал.
– Идея насчёт рубина была экспромтом, – с мрачной гордостью объявила Жоржетта, – у ювелира, с которым этот старый плут обделывал свои делишки, не было зелёного стекла нужного оттенка. А без задатка он ни в какую не хотел мне помогать. Вот уж верно, каждый сам себе лучший слуга, – невесело заключила она.
– Молчите уж, – не глядя в её сторону, буркнул граф. – Где же нам теперь искать вора?..
– А не его ли вы ищете? – послышалось снаружи.
Внизу под окном оружейной стоял капитан де Фомпьер с фонарём в руках. За его спиной двое дюжих слуг в ливреях держали папашу Ремо.
– Вот, полюбуйтесь, – оживлённо поведал бравый вояка, – что за привидение я сцапал в моей старой часовне! Не спалось мне что-то сегодня вечером. Пошёл побродить по парку и вдруг слышу какой-то шум. Ну, думаю, опять повешенный аббат куролесит в своём обиталище. Заглядываю в двери – и что бы вы думали? Вот эта личность, – тут он наградил папашу Ремо изрядным тычком, – что-то закапывает под божницей! Я тут долго не раздумывал, скрутил его и кликнул моих слуг. Так что, любезный граф, держите ваше фамильное проклятье! – и капитан поднял над головой шпагу в чёрных с золотом ножнах.
– Вы её… нашли, – Бражелон был в таком изумлении, что больше ничего не мог сказать. – Капитан, я… я ваш должник. Позвольте пожать вам руку.
– Ну дайте мне хотя бы в дом войти, – усмехнулся Фомпьер. – Кстати, – прибавил он, – это ещё не всё. Вот этот камушек не из ваших ли сундуков? – он запустил руку в карман и вынул большой молочно-зелёный изумруд. – Я его там же нашёл, под божницей.
– Похоже, это он и есть, – предположил Антуан. – Тот самый, который превратился в рубин.
– Думаю, хороший ювелир без труда снимет проклятье и с вашей шпаги, – заметил Шлиман.
– Не моей, – поправил Бражелон, – теперь она ваша, дорогой Фомпьер. Я не хочу, чтобы какие-то там проклятья вставали между мной и моей Милен.

Папашу Ремо и Жоржетту жандармы увезли ночью, а вечером следующего дня кучер снова отпер большие ворота и запряг лошадей в фаэтон.
– Может, вы всё-таки останетесь? – с надеждой спросил граф Оливье.
– Я бы с радостью, но дело не терпит отлагательств, – возразил Шлиман. – Итальянское археологическое общество просит меня принять участие в экспедиции на остров Монте-Кристо.
– Это тоже из романа? – обеспокоенно спросил граф.
– Ну что в этом страшного? – Антуан с безмятежным видом откинулся на спинку сиденья. – Это же хорошо, что роман, а не какая-нибудь… легенда.
Сердечно простившись с графом и графиней, археологи отправились на станцию по уже знакомой дороге через буковый лес. Уже смеркалось; в лесной глуши мерно куковала кукушка.
– А вот интересно, на какую тайну очаровательной Милен намекала наша преступная парочка? – задумчиво спросил Антуан.
– Совершенно безобидную, не в пример миледи, – возразил Шлиман. – Видите ли, до замужества Милен была компаньонкой одной почтенной дамы, которая на старости лет увлеклась спиритизмом. У неё собирался некий кружок – вертели стол, вызывали духов и тому подобные развлечения… А Милен на этих собраниях исполняла роль медиума. Не знаю, правда, действительно ли духи с ней говорили, но убедиться в её артистическом таланте вы уже имели случай… Ну, и Жоржетта об этом как-то проведала. А если вспомнить, какая у неё богатая фантазия, ничего удивительного, что папаша Ремо ославил бедную графиню ведьмой.
– Вот уж слава богу, что Бражелон на ней не женился, – прокомментировал Антуан. – Не знаю, как он, а я бы с ней сделал что-нибудь похуже, чем в легенде. Целыми днями выслушивать, как человек буквально молится на книгу – слуга покорный!
Шлиман вдруг посерьёзнел и долго смотрел в вечереющее небо.
– Скажите честно, Антуан, – спросил он наконец, – а я не слишком докучаю вам с Гомером?
– Ну, – парижанин помедлил с ответом, – иногда… не без этого.
– Тогда можно вас попросить об одной маленькой услуге? Если меня в следующий раз занесёт, вы мне только скажите «Бражелон», хорошо?
– Запомним! – согласился Антуан.
– Но с одним условием, – Шлиман подмигнул другу, – везде, кроме Трои!

запись создана: 05.07.2013 в 00:26

---

Фандом из детства

В этой истории меня смущала малоизвестность второго канона.

Название: Большая охота
Автор: Jack Stapleton
Канон: Т. Майн Рид «Южноафриканская трилогия»
Размер: мини, 2553 слова
Пейринг/Персонажи: Гендрик, Ганс, Виллем, Аренд, живность тропическая
Категория: джен
Жанр: AU, юмор
Рейтинг: G
Задание: кроссовер с fandom Library of Adventures 2013.
Примечание 1: во время написания фанфика ни одно животное не пострадало
Примечание 2: всё, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательств на авторское право.
Для голосования: #. fandom Dumas 2013 – работа «Большая охота»

БОЛЬШАЯ ОХОТА

В первый понедельник апреля 1860 года (каковой в Южном полушарии, как известно, считается ранней осенью) на просторах вельда за рекой Оранжевой поднялась такая суматоха, будто царь зверей – лев – надумал, в полном соответствии со старой шуткой, разделить своих четвероногих подданных на умных и красивых. Впрочем, если бы кто-нибудь рискнул не последовать примеру благоразумной тропической фауны и не забиться в нору в земле или в щель между камнями, его глазам предстало бы весьма занимательное зрелище.
Молодой человек в форме конного стрелка, верхом на прекрасном вороном коне с примесью арабской крови, сам по себе скорее привлёк бы внимание на улице оживлённого города. Но если учесть, что за плечом у всадника висел длинный, до блеска начищенный охотничий карабин, а у пояса – внушительный рог с порохом, неудивительно, что его появление вызвало в зверином царстве такой переполох.
Звали молодого человека Гендрик ван Блоом, и ружьё вместе с пороховницей он получил в подарок от отца, в прошлом заядлого охотника. Третьим даром, вручённым нашему герою перед отъездом, была фляга с чудодейственным напитком, настоянным на персиковых косточках и, по уверениям ван Блоома-старшего, исцелявшим все раны, в особенности же душевные – а они, как известно, подстерегают охотника с каждой пулей, потраченной впустую.
Так что неудивительно, что весь путь от родного Грааф-Рейнета до реки Оранжевой Гендрик не выпускал из рук подзорной трубы и по меньшей мере по десять раз на дню хватался за приклад своего карабина. Однако, как ни грустно это говорить, трофеи его до сегодняшнего дня не заслуживали внимания, не говоря уж о том, чтобы красоваться на стене гостиной на зависть знакомым охотникам.
Впрочем, наш герой не собирался сдаваться. Он заехал довольно далеко от обжитых мест; значит, резонно было предположить, что дичь в этих краях водилась непуганая, а конкурирующие охотники, напротив, были редкостью. А посему, преисполненный надежды, Гендрик вытащил из охотничьей сумки свой самый внушительный на данный момент трофей – страусовое яйцо – и, чтобы оно не занимало лишнего места, запустил его в заросли колючего кустарника под красноречивым названием «стой-погоди».
В следующую минуту над зарослями появилось лицо молодого человека немного постарше Гендрика, умное, тонкое и бледное. Правда, наше описание справедливо лишь отчасти, ибо в эту секунду оно было красным от возмущения. Такое случается даже с натуралистами, имеющими философский склад ума, особенно когда в их ботанизирку влетает страусовое яйцо и умудряется, вопреки уверениям маститых зоологов, треснуть, бесповоротно изгадив целую коллекцию капской флоры.
– Извините, – бросил на ходу Гендрик, – но я страшно спешу на охоту…
Он нарочно сделал вид, что не узнаёт своего старшего брата Ганса. Строго говоря, именно его он ожидал здесь встретить в последнюю очередь и теперь решительно собрался смыться, поскольку учёнейший Ганс обладал даром превращать любое приключение пусть в интересную, но всё-таки лекцию по естественной истории вперемешку с техникой безопасности.
– Ах, ты торопишься, братец, – процедил владелец погубленного гербария, – и на этом основании швыряешься страусовыми яйцами и считаешь, что ничего особенного не произошло?
– Я сделал это нечаянно, – Гендрик предпринял последнюю попытку улизнуть в своё собственное приключение, – я сказал «извините», по-моему, Ганс, этого достаточно.
– Гендрик, – строго отчеканил Ганс, – ты невежа. Сразу видно, что вместо колледжа ты пошёл в армию.
– Тысяча дохлых носорогов! – вспылил Гендрик. – Не вздумай учить меня манерам, дорогой братец!
– Боюсь, мне придётся это сделать, как только я приведу в порядок мою коллекцию, – тем же тоном продолжал Ганс. – В двенадцать часов дня я жду тебя в лагере под нависшей скалой. И не вздумай опоздать! В четверть первого я тебя без всяких предисловий усажу чистить бататы.
– Отлично, – крикнул Гендрик, пришпорив коня, – явлюсь без десяти двенадцать! А бататы подождут!
Открывать охотничий сезон ссорой с родным братом, конечно, не лучший вариант. Да и примета, наверное, не слишком хорошая. Но в эту минуту произошло то, что разом направило мысли нашего охотника в другое русло: он увидел на земле прямо перед собой след антилопы.
Гендрик тут же забыл и про Ганса, и про двенадцать часов, и даже про угрозу чистить бататы. Да много ли, в конце концов, понимает в охоте его интеллектуальный братец? Его-то растения не бегают и не прыгают, знай складывай в ботанизирку! А вот антилопа может и улизнуть! Не теряя времени, Гендрик повернул коня и поскакал по антилопьим следам.
След вёл к двум большим термитникам, расположенным совсем рядом. Не останавливаясь, бравый охотник направил коня в узкий проход между ними… и чуть не врезался в нечто огромное и, чёрт побери, живое! Сперва Гендрик даже успел подумать, что налетел на буйвола и, следовательно, ему крышка. Но, сдвинув кепи на затылок и присмотревшись, он сообразил, что перед ним другой охотник – парень богатырского сложения верхом на неизвестном науке существе, которое только седло и позволяло признать лошадью.
– Чёрт возьми! – воскликнул Толстый Виллем (а это был именно он, ибо такой диковинной лошади не было ни у кого другого во всей Африке). – С ума ты, что ли, спятил – бросаешься прямо под выстрел!
– Какой сюрприз! – ехидно ответил Гендрик, улыбаясь своему злейшему другу и главному сопернику по части охотничьих свершений и подвигов. – По крайней мере, в этот раз я помог тебе не слишком зазнаться!
– Кто бы говорил, – Виллем засучил рукава. – Боюсь, придётся задать тебе хорошую трёпку!
– Трёпку? Не слишком ли сильно сказано?
– Сказано охотником, привыкшим смотреть в лицо опасности!
– Ну ещё бы, – не удержался Гендрик, – ведь куцый хвост своей лошади ты не покажешь никому.
Толстый Виллем был ужален в самое сердце.
– Мы ещё поговорим, когда я подстрелю здесь муравьеда! – рявкнул он. – В час дня в лагере под скалой!
– Смотри, как бы тебе не пришлось взять на себя чистку бататов, – напоследок поддел его Гендрик.
Итак, Виллем, возмущённо пыхтя, остался караулить муравьеда, а Гендрик направился дальше по следу своей антилопы. Однако вскоре след затерялся среди камней, и нашему охотнику стало ясно, что продолжать погоню бесполезно. Он пустил коня шагом и погрузился в размышления.
«М-да, поделом тебе, дружище, – рассуждал Гендрик. – Но это уму непостижимо! Мало того, что в такой глухомани встретил сразу двух знакомых охотников, так ещё и умудрился с обоими поссориться! Конечно, с Гансом я погорячился – надо же было запулить этим яйцом прямо в его гербарий. Он меня, понятно, пропесочит за дело. Но что касается Виллема… о-ля-ля, тут дело гораздо забавнее!»
Он не удержался и прыснул.
«Правда, я ему ещё и муравьеда помешал подстрелить. И вообще знаешь что, дорогой мой Гендрик: заканчивай-ка попадать в истории. Тебе с ними ещё охотиться и охотиться. Попробуй проявить хоть немножко такта! А вот, кстати, и повод…»
Последняя мысль пришла ему на ум при виде лошади, привязанной к стволу жирафьей акации. А рядом с ней сидел на корточках охотник в замшевой куртке, разыскивая что-то в траве.
«Да это же Аренд, брат Толстого Виллема! Интересно, что он тут потерял?»
Итак, Гендрик, приняв решение исправиться, слез с седла, опустился на колени и принялся шарить в траве рядом с Арендом. И правда, вскоре его рука наткнулась на что-то металлическое. Это была гильза, а в гильзе торчал пыж из обгоревшего клочка бумаги.
Гендрик расправил его и прочитал: «…орогая Гертруд…».
– Эй, Аренд, – окликнул он затем, – это не ты потерял?
– Нет, не я, – ответил Аренд с таким видом, как будто бы ему захотелось срочно оказаться за пару миль отсюда. – С чего ты вообще взял, что я что-то потерял?
– Да я просто тут еду, смотрю – ты чего-то ищешь… Нет, я, конечно, могу спросить у Виллема и Ганса – вдруг у них тоже знакомые Гертруды есть?
– Гендрик! – сверкнул глазами Аренд. – Я надеюсь, ты понимаешь, что вельд не вымощен обрывками писем! Как ты… как тебе не стыдно читать чужие пыжи?!
– А как тебе не стыдно делать пыжи из писем к девушкам? – не остался в долгу Гендрик.
– Знаешь, хотя я вообще-то не люблю выяснять отношения…
– Не переживай, меня и так уже ждут две взбучки, – вздохнул Гендрик, – но если Ганс не засушит меня в стеклянной банке, а Толстый Виллем не раскатает в блин, то ты вполне можешь сделать со мной что-нибудь в этом же духе. В лагере в два часа дня.

Итак, поскольку строить планы на дальнейшую охоту было теперь бессмысленно, Гендрик повернул коня в лагерь, раздумывая о своём положении. В принципе, у него было не так уж мало вариантов, позволяющих достойно из этого положения выйти. Например, поймать Гансу для коллекции муху цеце, выделить куцехвостой лошади Толстого Виллема горбушку с солью, а Аренду – половину своего запаса пыжей. Или, скажем, извиниться перед всеми сразу и молча заняться чисткой бататов. Вот только у всех этих выходов имелся один общий минус: его при этом почти наверняка поднимут на смех.
Так ни на чём и не остановившись, ровно в двенадцать часов Гендрик привязал свою лошадь к колючему кусту под нависшей скалой, где находился лагерь. Ганс уже сидел перед палаткой и раскладывал между страницами книги новые экземпляры для своей угробленной коллекции.
– Ну что ж, по крайней мере, ты пунктуален, – заметил он.
– Если ты ещё занят, Ганс, – очень вежливо сказал Гендрик, – я могу раздобыть тебе для коллекции другое страусовое яйцо, пустое. (Он чуть было не сказал – «золотое», но вовремя сообразил, что он тут не в сказку попал, а в жизнь вляпался).
–Честное слово, Гендрик, ты умнеешь прямо на глазах, – довольно изрёк Ганс и кивнул на горку бататов у костра. – Правда, это не облегчит твоей участи. Я в любом случае не допущу, чтобы мы остались без растительной пищи.
– Кто это «мы»? – забеспокоился наш конный стрелок.
– Да тут по соседству расположились ещё два охотника, – небрежно уточнил Ганс и захлопнул книгу, – так что это на всех. Надеюсь, мне не придётся объяснять им, почему именно ты избавил нас всех от обязанности чистить бататы… А, вот и один из них!
Гендрик обернулся и присвистнул: к палатке приближался Толстый Виллем, причём без каких-либо признаков муравьеда.
– Виллем! – окликнул его Ганс. – Мне тут нужно серьёзно поговорить с моим братом, пока он чистит на обед бататы, так что погуляй где-нибудь…
– Постой-постой, – перебил здоровяк, – мне, между прочим, тоже есть о чём поговорить с твоим братом!
– Только в час дня, – вполголоса напомнил Гендрик.
– А тебе почему? – удивился Ганс.
Виллем надулся:
– Просто надо – и всё!
– Мы не закончили спор по поводу лошадей, – вкрадчиво подсказал Гендрик, присаживаясь к костру.
Ганс понимающе кивнул.
– Так, а чего это вам всем надо от Гендрика? – послышался ещё один голос, и с другой стороны к костру подошёл Аренд. – Я ничего не хочу сказать, но мне он нужен живым. У меня к нему тоже есть чертовски важный разговор.
– Правда, в два часа дня, – предупредил Гендрик.
Ганс удивился ещё больше:
– А вы-то что не поделили?
– У нас возникло несогласие в некоторых вопросах… э-э…. зулусского языка, – протянул Аренд, порозовев при этом до ушей.
– Да, одно словечко, которым здешние охотники называют осенний перелёт страусов, – подсказал Гендрик, за что был вознаграждён благодарным взглядом.
Гансу понадобилось не меньше минуты, чтобы прийти в себя. За это время Виллем и Аренд пристроились рядом с ним, и теперь все трое полукругом сидели напротив Гендрика, выжидающе поглядывая то на него, то на кучку бататов.
– Ну что ж, – собравшись с духом, начал наш герой, – я вижу, что живым мне от вас всё равно не уйти, тем более что Ганс имеет право первым задать мне взбучку, так что, боюсь, шансы всех остальных преподать мне урок вежливости существенно снижаются. К сожалению, я всего один, вот если бы меня было трое…
– Если бы тебя было трое, – рассудил Ганс, – по законам геометрической прогрессии ты бы наворотил такого, что нам бы пришлось макнуть тебя, то есть вас, в водопад. И это в лучшем случае.
– Да чего уж там, – проворчал Толстый Виллем, – если ты согласен почистить бататы и за меня, то считай, что разговор закрыт. А что скажет Аренд?
В это время Аренд, заметив что-то в отдалении, привстал, поглядел из-под руки и закричал:
– Чёрный носорог! Все в палатку, живо!
У чёрного носорога, как известно, плохое зрение. Но при его силище в этом виноват уже не он, а те, кому не повезло спрятаться или хотя бы вскочить в седло. (Возможно, носороги уже в 1860 году догадывались, что их занесут в Красную книгу, и бессовестно пользовались этой будущей привилегией). В данном случае наша четвёрка охотников попала именно в категорию этих неудачников: пока они оглядывались по сторонам, носорог их заметил и весьма резво понёсся к лагерю. Лошади, в свою очередь, тоже заметили незваного гостя и разбежались кто куда.
Остановившись возле лагеря, носорог устремил на охотников свои красные злые глазки, взрыл землю передней ногой и хрюкнул. На носорожьем языке это, по-видимому, означало:
«Эй, охотники! Вы что, собрались здесь выяснять отношения? А как насчёт того, что здесь вообще-то моя территория?»
Но даже для тех, кто не понимал по-носорожьи, никаких сомнений по поводу его намерений быть не могло. И первым выход из положения нашёл Гендрик.
– Полезли на скалу! – скомандовал он.
Остальные не заставили себя долго ждать. Очень скоро все четверо сидели рядком на тесном уступе и сверху подначивали носорога. А тот, обнаружив, что нарушители оказались вне его досягаемости, разъярился не на шутку и принялся крушить всё подряд.
– Пропал мой гербарий! – с мрачной иронией заключил Ганс. – Положим, братец, тебе я уже простил этот акт вандализма, но уж никак не этому представителю непарнокопытных!
– Было бы при мне ружьё, – прибавил Виллем, – у меня с ним вышел бы другой разговор!
– Похоже, вам придётся выдумывать для меня другое наказание, – заметил Гендрик, – потому что эта личность раздавила все наши бататы!
Их голоса привлекли внимание носорога. Он пришёл к выводу, что поддеть палатку на рога сможет и в следующий раз, и с удвоенной яростью, сопя и хрюкая нечто уж совсем непарламентское, ринулся к подножию скалы. Достать наших охотников он, понятно, не мог, но принялся кружить внизу, явно не намереваясь оставить их в покое.
– Не знаю, как вам, но мне это не нравится, – прокомментировал Аренд. – Если он к нам пришёл навеки поселиться, вряд ли мы когда-нибудь отсюда слезем. Особенно сейчас, когда он не очень-то расположен к светским беседам.
– Слушайте, – вспомнил Ганс, – когда мы сюда лезли, я заметил на скале трещину. Вот если бы наш толстокожий друг нашёл способ угодить туда рогом, мы бы, по крайней мере, смогли спуститься на твёрдую землю.
– Это я беру на себя, – заявил Гендрик.
– Ты что, с ума со… – ужаснулся Аренд, но при виде уверенных огоньков в глазах друга тут же поправился: – Я только хотел сказать, что носорог не дама, и разговор с ним пойдёт не о любви.
– Я предлагаю проучить его, – буркнул Толстый Виллем. – Надоело мне всё это. Обедать хочу.
– Дичь я, во всяком случае, гарантирую, вот она пасётся, – отозвался Гендрик. – Есть у тебя верёвка?
Разумеется, в кармане у Виллема среди прочих нужных вещей нашёлся кусок верёвки, и Гендрик, привязав к нему свою охотничью сумку (как мы помним, практически пустую), спустил её вниз. Едва перед глазами носорога оказался движущийся объект, как он, ошалев от столь неслыханной наглости, захрапел и бросился на неё, совсем как кошка на бантик – если, конечно, вы представляете себе кошку весом в две тонны. И вот тут, изловчившись, Гендрик дёрнул за верёвку, сумка взвилась вверх, а рог носорога плотно вошёл в трещину в скале.
– Ага, попался! – хором закричали все четверо.
Носорог мычал басом и топал ножищами, но рог застрял крепко, и шансов освободиться без посторонней помощи у него не было.
– Чёрт меня побери, – воскликнул Ганс, последним спускаясь на землю, – поймали носорога живьём, без единого выстрела, а скажут – скажут! – что это не охота, это рыбалка была!

Часа через два Гендрик вернулся к скале с охапкой зелёных веток. Услышав шаги, военнопленный оскорблённо замычал и закрутил хвостиком-метёлкой.
– Как, вы ещё живы, минхер носорог? – ехидно заметил охотник и сунул ему под морду зелёный паёк.
Носорог сердито зыркнул в его сторону и захрумкал ветками.

– Друзья мои, – провозгласил фельдкорнет Грааф-Рейнета с приличествующей укоризной, хотя рот его так и норовил расплыться в улыбке до ушей, – я вас, конечно, понимаю… но привести носорога, в город, на верёвке – это слишком!
– Но он же совершенно ручной, – заступился Аренд за их необычный трофей, – и вообще, он смущён и полон раскаяния.
– Раскаяния? Что-то я не очень-то верю этой хитрой роже с рогом на носу, которая к тому же сейчас объедает мой розовый куст. Так что, господа, с сегодняшнего дня хватит. Слышите? Хватит носорогов! На сегодня хватит носорогов!

запись создана: 27.09.2013 в 19:23

---

Всадники Шеффилд-мэнора

А это самый экстренный из моих фанфиков. Шутка ли! Написал миди всего за три дня...
И вообще, Джонни сам пришёл.

Название: Всадники Шеффилд-Мэнора
Автор: Jack Stapleton
Размер: миди, 6335 слов
Канон: "Двадцать лет спустя"
Пейринг/Персонажи: Мордаунт, протестантский пастор (Гедеон Грей), капитан Грослоу, лорд Винтер, ОМП, ОЖП
Категория: джен
Жанр: AU, приключения
Рейтинг: R
Саммари: Мордаунт и его воспитатель, пастор Гедеон Грей, отправляются в бывшее поместье лорда Винтера, чтобы найти управу на зловещих Всадников Шеффилд-Мэнора.
Предупреждение: упоминается изнасилование
Примечание: всё, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательств на авторское право

ВСАДНИКИ ШЕФФИЛД-МЭНОРА

Разберись, кто ты - трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы!
В.С. Высоцкий

Риверс умирал трудно. Глубокая рубленая рана с левой стороны живота беспрестанно сочилась сукровицей и зеленоватым гноем. Края раны стали твёрдыми, а вокруг неё с каждым днём всё шире расползалась багровая опухоль. Военный хирург Хейдок делал всё, что было в его силах, но, как и все вокруг, понимал, что время безнадёжно упущено. Понимал это и сам Риверс, который три дня подряд, превозмогая боль в боку, наблюдал за вражеской ставкой, а потом спешил по тайным тропинкам с донесением в штаб.
В этот вечер, осмотрев рану, Хейдок нахмурился и отвёл глаза. Товарищи хирурга хорошо знали этот взгляд: он означал, что скоро всё будет кончено. Однако Риверс поймал его взгляд и с усилием сложил пересохшие губы в улыбку:
– Не жалей меня, старина. Видно, я и вправду находился по земле. Лучше позови ко мне того приезжего пастора.
Дыхание его было прерывистым, и при каждом слове в горле что-то клокотало. Хейдок подавил вздох и вышел из палатки.
Через несколько минут он вернулся в сопровождении немолодого, но ещё крепкого и жилистого человека в чёрной одежде и высоких солдатских сапогах. В его волосах цвета ржаной соломы было уже немало седины, но внимательные серые глаза смотрели зорко, как у молодого. Единственной деталью его облика, выдававшей в нём священнослужителя, была маленькая круглая шапочка на голове.
Он опустился на единственный табурет рядом с постелью раненого и взял его за руку.
– Отец Гедеон, – с усилием вымолвил Риверс, – я боялся, что вы уже уехали.
– Доверьтесь Господу, сын мой, – голос пастора Гедеона Грея нельзя было назвать кротким (да и само понятие кротости не вязалось с этим суровым человеком, его обветренным лицом и мохнатыми бровями), но с первых же слов он вселял спокойствие. – Вы честно стояли за веру, и Всевышний вознаградит вас.
– Я не боюсь отправляться… туда, – Риверс несколько раз вздохнул, собираясь с силами. – Держать ответ там всё одно придётся. Но не обо мне речь. – Снова хриплый выдох. – Отец, вы едете с капитаном Мордаунтом в Шеффилд-Мэнор?
Вопрос на минуту озадачил пастора. О том, что его воспитанник сегодня отбирал добровольцев для поездки, знал весь лагерь. Но почему же Риверс думает, что без него, священника, в этой операции не обойтись?
– Моё место – рядом со страждущими, – покачал головой отец Гедеон.
– Вы не знаете, – неожиданно прервал его Риверс и закашлялся. – Вы должны поехать туда. Проклятое это место.
Отец Грей укоризненно сдвинул брови. Выросший в убеждении, что воину Божьему не к лицу суеверия, он и в других не одобрял излишних фантазий. Одно дело, конечно, послушать у костра какой-нибудь страшный рассказ о банши или паках – тут он не вмешивался. Но рассуждать о проклятиях на смертном одре, да ещё впутывать их в военные планы?!
– Они снова появились, – продолжал Риверс, прежде чем пастор подобрал слова для увещевания, которые были бы в равной степени мягкими и весомыми. – Я видел их, когда возвращался в лагерь. Всадники Шеффилд-Мэнора!
– Кто? – переспросил сбитый с толку священнослужитель.
– Они хозяева этого места, – Риверс дышал часто и хрипло, но тревога, охватившая его, видимо, пересиливала чувство боли. – Вы не знаете – я был егерем в Мэноре ещё при прежнем бароне, которого извели ядом. Там мне и рассказали… Они всегда приходят, когда случается беда. Тринадцать всадников на вороных конях… и боже упаси оказаться у них на пути! Отец Гедеон, – он приподнялся на постели, – защитите нашего капитана! Мы за него жизни не пожалеем, но... тут не меч нужен – Божье слово…
Эта страстная просьба окончательно истощила силы раненого, и он рухнул на подушку.
Пастор встал, прислушался к дыханию Риверса и положил ему руку на лоб.
В палатку заглянул Хейдок
– Это конец, – заключил он, – вряд ли бедняга доживёт до утра.
– Я помолюсь за него, – кивнул пастор. – Сейчас мне нужно поговорить с капитаном Мордаунтом.

Мордаунт в раздумье чертил угольком по старой карте. Выступление было назначено на утро, но, привыкший руководствоваться принципом «Всякий сам себе лучший слуга», Джон Френсис снова и снова проверял свой план, поскольку дело, без преувеличения, предстояло рискованное.
От ставки их полка до Шеффилд-Мэнора – два дня пути по прямой, если лесами, и не меньше трёх – по проезжей дороге, где, по словам Риверса, как раз и засели «кавалеры». Туда уже отправился большой отряд кирасир, так что дальнейшая судьба бравых королевских вояк была предсказуема. Гораздо хуже было другое. По единственному донесению, полученному из бывшей усадьбы лорда Винтера, отряд под началом капитана Грослоу завладел домом, практически не встретив сопротивления – а потом как отрезало. Ни гонца, ни даже почтового голубя. Судьба товарищей не на шутку беспокоила Джона. А после того, что удалось узнать бедняге Риверсу, он решил действовать незамедлительно. В то время как его «железнобокие» должны были застигнуть роялистов врасплох на большой дороге, сам Мордаунт во главе десятка смельчаков собирался через лес пробраться в усадьбу и, наконец, выяснить, что же там произошло.
Размышления молодого капитана были прерваны звуком шагов снаружи, и вскоре на карту упала тень от высокой фигуры отца Гедеона.
– Я слышал, сын мой, ты уже набрал десять добровольцев, – пастор был, как всегда, спокоен, но в серых глазах мелькнул огонёк. – Не найдёшь ли в отряде место и для одиннадцатого?
– Но, отец… – Мордаунт удивился не меньше, чем сам пастор во время недавнего разговора с Риверсом, – вы ведь заняты в госпитале. И потом, это…
– Опасно? – закончил за него отец Гедеон. – Ты и сам знаешь, мне приходилось держать в руках не только Писание. И потом, уж если в этом Шеффилд-Мэноре будет наш новый госпиталь, кому, как не мне, заняться подготовкой к приезду раненых?
О всадниках на вороных конях он упоминать пока не стал. Про то, что в пути наверняка придётся защищаться, солдаты и без того знали, а смущать их умы суеверием в такую важную минуту ему и вовсе не пристало.

– Неплохо же жил мой дядюшка, – усмехнулся Мордаунт, оглядываясь по сторонам.
Было утро второго дня пути. Первый прошёл без приключений (ну не считать же приключением переправу через заболоченный ручей, где чуть было не увязла лошадь Дика Мортона?), и Джон Френсис, подозрительный от природы, начал уже опасаться, что здесь что-то неладно. Вокруг же стояла просто неописуемая красота: солнце весело играло в листве громадных буков, всё громче становился хор птиц, в траве у обочин вовсю краснели россыпи земляники – и солдаты, поддаваясь очарованию июньского леса, никак не могли понять, что же заставляет хмуриться их командира.
– Небось зубами скрежетал, когда оставлял всё это, – с усмешкой добавил Мордаунт.
– Господь воздаст и за жадность, и за тщеславие, – прокомментировал пастор, ехавший рядом с ним на коренастом гнедом мерине. – К чему весь этот разговор?
– Да к тому, что он, гляжу, только с пятилетними детьми готов за свои богатства воевать, – проворчал Джон. – Не хочу сглазить, но странно, что пока никаких сюрпризов.
– Надеюсь, единственными, кого мы здесь встретим, будут наши товарищи, – заметил отец Гедеон и вдруг, привстав на стременах, закричал:
– Берегись!
Огромный старый вяз, выросший у самой тропы, содрогнулся от корней до вершины, заскрежетал и начал валиться наземь. Джон рванул узду; лошадь с громким ржанием поднялась на дыбы. Мощные ветви лишь чудом не задели её.
Маленький отряд мигом ощетинился мушкетами и шпагами. Но в лесу стояла тишина; даже птицы притихли, напуганные падением лесного великана.
– Чёртовы филистимляне! – ругнулся здоровяк Гарри Стоун. – Всё-таки подложили нам свинью!
– Будь это засада, – Мордаунт перевёл дыхание, – на нас бы уже напали.
– Похоже, это ловушка, только не совсем удачная, – предположил отец Гедеон. – Когда-то древние кельты применяли такой приём в борьбе с римлянами. Но в таких случаях деревьев было значительно больше…
– Убираться надо отсюда, – пробурчал несостоявшийся утопленник Дик Мортон, – древние тут или не древние, а вот что нам здесь не рады, это как пить дать.
Но прежде чем уехать, Джон внимательно осмотрел землю вокруг упавшего дерева в поисках следов. Увы, безуспешно. О том, что не уничтожили сами вывернутые из земли корни, наверняка ещё раньше позаботились те, что эти корни подкопали.

Около четырёх часов пополудни дорогу всадникам преградила живая изгородь. Впрочем, изгородью она могла с полным правом именоваться лишь в былые времена, теперь же в ней имелась порядочная, наспех прорубленная дыра, через которую могла пройти лошадь.
– А это, похоже, работа наших товарищей, – рассудил отец Гедеон. – Теперь понятно, как они захватили врасплох жителей Мэнора.
– Я в эту дыру не полезу! – категорично заявил Мортон. – Ещё грохнут чем-нибудь тяжёлым по голове.
– Тебе от этого вреда не будет, – поддел его Бен Робертс, самый молодой из добровольцев.
– Разговорчики! – осадил их Мордаунт. – Из-за ваших споров мы – готовая мишень для кавалеров! Никто, конечно, ни в какую дыру очертя голову не полезет, – уже тише прибавил он. – Сейчас проверим, нет ли засады.
С этими словами молодой командир спешился, подобрал с земли длинную жердь и, тихо подойдя к изгороди, просунул её в проём. В следующее мгновение раздался короткий хруст, и половина перерубленной надвое жерди упала в траву.
– Ага, получил! – послышался из-за зелёной стены звонкий голосок, принадлежащий явно не мужчине. Джон Френсис прыгнул вперёд и оказался лицом к лицу с прехорошенькой девушкой в синем шерстяном платье и чепчике, из-под которого выбивались огненно-рыжие волосы. Она выглядела бы самой обычной девушкой, если бы не топор, который она держала перед собой наперевес.
Немая сцена длилась добрых полминуты, пока отважная рубщица не обратила внимание на красно-чёрные полоски на рукавах Мордаунта – рисунок, принятый в армии Кромвеля.
– Так вы свои! – обрадовано вскрикнула она, опуская топор. – Подумать только, а я вас могла…
– Не будем об этом, дитя моё, – вмешался подошедший пастор Гедеон. – Скажите лучше, кто вы и откуда?
– Меня зовут Ребекка Хоуп, – затараторила девушка, убирая под чепчик непослушные рыжие завитки, – мой отец был привратником в Мэноре. Лорд Винтер бежал из усадьбы со всеми слугами, а нас бросил, потому что у отца разболелись ноги и он не мог даже встать с постели…
– Узнаю любезного дядюшку, – тихо процедил сквозь зубы Мордаунт. – Что сейчас делается в усадьбе, мисс Хоуп?
– Там капитан Грослоу и семь солдат, – сообщила девушка, – и мой отец, он лежит больной в доме. Вообще-то мистер Грослоу приказал никому не выходить за ворота, потому что… – она запнулась, – потому что двое уже пропали.
– Так вот почему мы не дождались гонцов, – догадался пастор.
– Разве их не искали? – спросил из-за его спины Бен. Кирасиры убедились, что командиру не грозит опасность, и тоже внимательно слушали нежданную союзницу.
– Искали, – тут Ребекку передёрнуло. – Три дня назад мистера Скарлета нашли в лесу, на перепутье… это тот, который уехал первым, – пояснила она и ещё тише прибавила: – Он был весь изрублен. А Сэма, который уехал следом за ним, так больше и не видели. С тех пор никто не выходит поодиночке…
«Так чего же тебе, дурёхе, дома не сидится?!» – вертелось на языке у Джона. Больше всего на свете ему хотелось отодрать эту безрассудную девчонку за уши. Пастор, взглянув на воспитанника из-под мохнатых бровей, явно понял, что у него на уме, и задал примерно тот же вопрос, только воспользовавшись более уместными в обществе женщины словами:
– Как же вас отпустили одну, если в лесу враги?
– Во-первых, меня никто не отпускал, – Ребекка, по-видимому, за словом в карман не лезла, – я сама ушла. Хотела найти кого-нибудь из ваших. Если бы кто и встретился, сказала бы, что иду за дровами, – и в подтверждение подняла свой верный топор. – А во-вторых, – продолжала она уже гораздо серьёзнее, – это совсем не враги сделали. Это о н и. Так и отец говорит.
Мордаунт слушал девушку с нескрываемым недоумением. Пастору же сразу вспомнились слова умирающего Риверса. «Они вернулись… Тринадцать всадников на вороных конях…» Он по-прежнему не верил в них, но здесь, где легенда, собственно и родилась, она, к немалой тревоге отца Грея, на глазах начинала обрастать плотью и кровью. В самом деле, если в лесу врагов действительно нет (не встретить их в течение двух дней – таких шансов не даёт даже Провидение), то кто же изрубил одного солдата и буквально стёр с лица земли другого?..
– Дитя моё, – спросил он, понизив голос, – вы говорите о Всадниках Шеффилд-Мэнора?
– Что ещё за Всадники? – перебил удивлённый Мордаунт. Зная пастора куда дольше, чем все остальные в отряде, он давно имел возможность узнать, что тот думает по поводу всяческих поверий и преданий – и вот, пожалуйста, средь бела дня на зелёной траве отец Гедеон абсолютно серьёзным тоном обсуждает с их новой знакомой каких-то Всадников, которых, судя по их тону, оба считают чем-то сверхъестественным!
– А вы о них откуда знаете? – удивилась Ребекка. – Я сама их никогда не видела, только слышала от отца. Он говорит, что они появляются только по ночам и летят над землёй бесшумно, не приминая травы… Я никогда в них не верила, но когда пропали мистер Скарлет и Сэм, – девушка запнулась на этом имени, – мы все слышали в лесу конское ржание. С разных сторон. Всё ближе и ближе к усадьбе… Я очень испугалась, – призналась она.
Как ни странно, первая мысль Джона была не о призраках, а о Сэме. Он, оказывается, хорошо помнил этого коренастого тихоню с шапкой рыжеватых кудрей. Сэм Смит, сын церковного сторожа. Он так мечтал уйти в море, а попал в кавалерию. И что с ним теперь – тоже лежит изрубленный где-нибудь под буком? Ну нет, возразил себе Джон. Пока не нашли тело, есть надежда.
– Мисс Хоуп, – строго и решительно, как подобает командиру, провозгласил он, – отведите нас в усадьбу. Мы должны разобраться, что здесь творится. Все на коней! – скомандовал он солдатам. – Надо помочь нашим товарищам!
– Тоже нашли дураков, – проворчал, забираясь в седло, Дик Мортон. – Слыханное ли дело – лезть в лапы к призракам?
– Не хочешь – отправляйся с донесением в штаб, – парировал Мордаунт, с трудом сдерживаясь, чтобы не отвесить ему затрещину. – Только учти, засветло не поспеешь.
Дик вспомнил, что Всадники, по словам Ребекки, появлялись только ночью, и разом увял.
– Вот ещё, я пока из ума не выжил, – буркнул он и потрусил в хвосте кавалькады. Ребекка же ехала во главе, сидя в седле впереди отца Гедеона.
Мордаунт из-под руки смотрел на своих спутников и думал о том, как всё-таки трудно разбираться в людях. Брать в отряд Дика Мортона было явной ошибкой. А ведь этот бойкий синеглазый парень одним из первых вызвался идти с ним. Кто бы мог подумать, что именно он сломается на второй день… Неужели всё оттого, что его лошадь угодила в болото?

Дом стоял в небольшой ложбине, окружённый стеной из белого камня. Припомнив, какая роскошь царила в лондонском особняке лорда Винтера на время их последней встречи, Мордаунт заключил, что Шеффилд-Мэнор его избалованный дядюшка воспринимал в лучшем случае как охотничий домик. С точки же зрения самого Мордаунта, гораздо более практической, в этом «домике» запросто разместилась бы на постой целая рота. Или полевой госпиталь. А вот крошечный флигелёк привратника, примыкавший к ограде, размерами скорее напоминал собачью будку.
И уж совершенно непонятно, как мог влезть в эту будку торчащий из окошка и нацеленный прямо на приехавших громадный мушкет.
Ребекка, впрочем, не удивилась. Сняв с шеи косынку, она энергично замахала ею над головой.
– Капитан! – звонко, на всю лощину закричала она. – Это мы!
– Иосафат! – послышалось из будки, и мушкет, как по мановению фокусника, исчез внутри. Дверь тут же распахнулась, и на пороге показался капитан Грослоу. – Тысяча чертей и одна ведьма! Джонни, чертяка ты этакий, как же ты пробрался сквозь этот адов лес, помяни Господи царя Давида и всю кротость его?
В течение следующих пяти минут Грослоу поочерёдно здоровался со всеми товарищами, сопровождая эту трогательную сцену невообразимой мешаниной из библейских и матросских присловий. Наконец Мордаунт, слегка оглохший от его словоизвержений, решил перейти к делу и довольно бесцеремонно дёрнул Грослоу за плечо.
– Вот скажи мне, что ты думаешь делать? Что же, так бы и сидел до конца войны на осадном положении?
– Ну не так чтобы, – вид у бывшего моряка был довольно виноватый, – пойдём лучше в дом, там поговорим.
– Как твои солдаты? Раненых нет?
– Престон руку повредил, а остальные целы. Но, если начистоту, они порядком напуганы. И то сказать, когда б ты видел, что сталось с Мэттом Скарлетом…
– Слышал уже, – бросил Джон, – не пугай хотя бы моих парней. Должен же хоть кто-то сохранить голову на плечах.
Два этажа для «охотничьего домика» – пожалуй, в самом деле непозволительная роскошь. Новоприбывшие разместились в общей зале, за длинным столом с основательными резными ножками, от которых все без исключения сотрапезники старались сесть подальше. Убедившись, что обед будут варить на всех, Мордаунт и пастор вслед за Грослоу поднялись наверх, в просторную комнату с видом на сад. На окнах висели малиновые атласные портьеры с кистями; планки паркета, уже потускневшие, складывались в замысловатый узор. Одну стену занимал портрет некоей античной красотки, написанный прямо по штукатурке. Лицо нимфы не выражало ничего, кроме отчаянной скуки, хотя выписано было весьма старательно, как и маленькие, но изящные обнажённые груди с розовыми сосками. Всё нарисованное ниже целомудренно закрывала придвинутая к стене гобеленовая ширма.
– Ковров нет, завесить нечем, – проворчал Грослоу, заметив, что пастор и Мордаунт дружно отвели глаза. – Ребята хотели портьеры ободрать, да я не дал. Не хватало ещё, чтоб нас через окна перестреляли. Лучше уж пусть Содом с Гоморрой потерпят.
– Расскажите лучше, кто нас может перестрелять, – напомнил отец Гедеон, отодвигая резное креслице от круглого ломберного стола.
– Ну так вот, – Грослоу уселся в другое кресло и закинул ногу на ногу, – дом этот нам, почитай, достался без единого выстрела. Да что там, малышка Бекки с отцом – бедняга сейчас лежит пластом в соседней комнате – сами открыли нам ворота. Но вы ж понимаете, так не бывает, чтобы жареные дрозды с неба в рот падали. Так и у нас вышло.
На четвёртый день начали дохнуть лошади. Мы и не сразу поняли, что в кормушку кто-то подсыпал ядовитых трав. Парни погрешили на Ребекку, и если б не Сэм, ей бы пришлось туго. Решили мы, пока всех наших коней не извели, послать гонца в лагерь. Первым поехал Мэтт Скарлет. И вот стоило ему уехать, как началась какая-то бесовщина.
– Это то, что мисс Хоуп называла «Всадниками»? – уточнил Джон.
– Они самые, – подтвердил Грослоу. – Так и старик сказал. Якорь мне в глотку! Всякое со мной бывало, но когда каждую ночь, всё ближе и ближе к дому, ржут кони, а ни топота, ни звона сбруи не слыхать – меня мороз по коже продирал! На пятый день Скарлет не вернулся, и вот тут нам стало не по себе. Я отправил на последней лошади Сэма в штаб, а сам с тремя товарищами пошёл искать Скарлета. Целый день мы плутали по лесу, а нашли его совсем не в той стороне, куда он уехал. И скажу я вам, нечасто такое увидишь и на поле боя. Брр! На нём живого места не было – с десяток ран спереди и столько же сзади. Правая рука отрублена по самое плечо, а уж что с лицом сделали… Мне эти выколотые глаза до сих пор иногда снятся.
– Упокой Господи его душу, – негромко сказал отец Гедеон. – Как по-вашему, сколько было нападавших?
– Если судить по ранам, не меньше дюжины, – Грослоу содрогнулся. – Страшнее всего было, что никаких следов схватки не нашли, разве что обломок шпаги в Мэттовой руке. А Мэтт был не тот человек, чтобы не прихватить с собой в могилу хоть пару врагов. По воздуху они, что ли, летали?
– Если дьяволы и выходят из преисподней, – задумчиво, ни к кому не обращаясь, произнёс отец Гедеон, – им ни к чему мечи и пистолеты. Но разве пособники дьявола не могут быть из плоти и крови, носить шпаги, доспехи и даже королевские короны?
– Вы хотите сказать… – хором начали Джон и Грослоу.
– Разведчик Риверс, который умер в ночь перед нашим отъездом, успел поведать мне о Всадниках Шеффилд-Мэнора, – продолжал пастор. – Я не поверил ему тогда и сейчас не верю, что здесь замешана нежить. Но одно место в его рассказе не подлежит сомнению, поскольку вы, капитан Грослоу, его подтвердили. Риверс видел в окрестностях поместья тринадцать всадников, которые прячутся днём и нападают ночью. И это действительно опасность. Действительно враги, с которыми можно бороться.
– Боролся же с ними Скарлет, – согласился Мордаунт. – А значит, и мы справимся. Вопрос в том, что мы знаем об этих так называемых Всадниках?
– Не так уж мало, – уверил его пастор. – Во-первых, они достаточно хорошо знают эти места, чтобы при свете дня не попадаться нашим солдатам на глаза. Значит, скорее всего, они здешние уроженцы. Во-вторых, у них есть оружие и кони. Причём все кони одной масти. Выходит, у них есть средства на экипировку. А в-третьих, все их действия направлены против нашей армии…
– Значит, это роялисты, – заключил Мордаунт. – И я не хочу сказать, что это перст судьбы, но, кажется, я знаю, кто из роялистов подходит под все три условия.
И он улыбнулся той своеобразной улыбкой, которая останавливала на полпути друзей и вызывала дрожь даже у королевских мушкетёров.

На ночь Мордаунт распорядился запереть ворота и поставить к ним двух часовых. Не считая Престона с перевязанной рукой, всего в усадьбе было девятнадцать человек, которые могли оказать сопротивление врагу, да и Ребекку не стоит сбрасывать со счетов. Так что наутро, по плану Джона, оба отряда должны были общими усилиями прочесать лес в надежде напасть на след неуловимых Всадников.
Итак, после захода солнца силач Гарри Стоун и вечно страдавший от бессонницы Хэтч заступили на пост. Мордаунт же и пастор провели весь вечер в спальне старого Хоупа. Несмотря на боли в ногах, с головой у привратника было всё в порядке (если, конечно, не считать бесконечных упоминаний о Всадниках Шеффилд-Мэнора), и он сумел нарисовать на оборотной стороне Джоновой карты достаточно подробный план окрестностей усадьбы.
– На восток отсюда, – рассказывал он, – в нескольких милях, говорят, есть пещеры, которые выкопали ещё в древности. Кто говорит – отшельники, кто говорит – язычники, но одно ясно, место это недоброе. Говорили, что Всадники там спят мёртвым сном и выходят оттуда только перед большой бедой.
– Неужели все так и избегают этого места? – спросил Джон.
– Так кому охота живьём в ад отправляться, – пожал плечами Хоуп. – Лорд Винтер с месяц назад поехал туда на охоту, воротился – на нём лица нет. Уж не знаю, что он там видел, но вскорости они и стали появляться… Верно, их и разбудил, еретик окаянный, – резюмировал привратник.

Гарри клевал носом не столько от усталости – кавалеристы народ выносливый, да и что такое два дня в седле? – сколько от монотонного голоса Хэтча, повествовавшего о бесчинствах своего лендлорда, из-за которого он и подался в армию парламента.
– Два мерзавца держали девчонку, – бормотал Хэтч насморочным баском, совсем не вязавшимся с драматичным содержанием рассказа, – а третий корсаж на ней резал. Она уж и кричать перестала, только слёзы по щекам бегут. Даже когда эта свинья спустила штаны и стала за грудь её тискать. А как засунул в он неё своё хозяйство, а оно у него было что у жеребца, у девчонки по всему телу такая судорога пробежала – даже он отпрянул…
– И что с ней стало? – сонно поинтересовался Стоун.
– Конец ей пришёл, – вздохнул Хэтч, ковыряя землю носком сапога. – Один только раз вскрикнула и померла. Говорили, брат её и повесил нашего лорда на суку.
– Все они, лорды, одним миром мазаны, – заключил Гарри. – И здешний хозяин, видать, из таких же.

В звенящей тишине из леса отчётливо послышалось конское ржание. Откуда-то с другой стороны донёсся в ответ медный звон охотничьего рога. Солдаты разом вскочили на ноги и вскинули мушкеты.
– Стой, кто идёт?! – рявкнул Гарри. Зов рожка повторился снова, теперь ближе, и оборвался на высокой ноте. С крыльца уже бежал Мордаунт с обнажённой шпагой и факелом.
Лес огласился, словно хохотом, разноголосым ржанием; эхо подхватило его, и казалось, что кольцо невидимых всадников с каждой минутой всё теснее сжимается вокруг дома… И вдруг все звуки разом стихли. Деревья стояли в лунном свете, немые и чёрные.
– Господи Иисусе, – выдавил Стоун. Его загорелое лицо в прорези шлема было белей полотна.
– Я раньше не слышал рожка, – севшим голосом прогнусавил Хэтч. – И они ближе, чем в прошлые ночи. Уж не прослышали ли Всадники о вашем приезде?
– Скоро я представлюсь этим джентльменам самолично, – усмехнулся Мордаунт, сверкнув в темноте белыми зубами.

Дик Мортон перевалился через подоконник и спрыгнул вниз на траву. Было около четырёх утра, горизонт над кронами буков медленно зарозовел. Парень выглянул из-за угла дома: у ворот по-прежнему маячили две фигуры в шлемах. Впрочем, Дик уже смирился с мыслью, что коня придётся бросить. Но и пешком до заката он успеет уйти далеко, а там, глядишь, эти чёрные всадники и потеряют его след. Пусть лучше крутятся вокруг дома.
Нет, не так представлял он себе их вылазку, когда вызывался в отряд добровольцев! Воображение рисовало ему схватку на лесной поляне, почти как в балладах о Робине Гуде, или же погоню по освещённым факелами коридорам и винтовым лестницам старого замка. И, конечно же, он был в центре событий: пронзал шпагой вражеского главаря, сражал меткой пулей шпиона, подкарауливавшего их в зарослях, или голыми руками отводил меч, занесённый над головой командира. А вместо этого? Сначала беспомощно барахтающаяся в грязи лошадь и грубоватые насмешки товарищей, потом эта сумасшедшая девка с топором, которой он, получается, и испугался, а что теперь? Лезть в лапы к призракам, когда их не берёт ни шпага, ни пуля, а псалом при одной мысли о них застревает в горле? И лежать под буком с отрубленной рукой и выколотыми глазами, как Мэтт Скарлет? Самоубийство – смертный грех, а предстоящая авантюра ничем иным ему уже не виделась.
С южной стороны всю ограду оплетал густой плющ. Уцепившись за него, Дик взобрался на стену и уже приготовился тем же манером слезть вниз, как вдруг его окликнул знакомый звонкий голос:
– Мистер Мортон! Куда вы?
Внизу стояла Ребекка.
«И не спится этой бешеной», – пронеслось в голове Дика. Но его замешательство длилось слишком долго, чтобы исчезнуть без единого слова.
– Не твоё дело, – прошипел он и показал ей кулак.
Ребекка бросила на него взгляд, который, казалось, видел его насквозь:
– Ты что, сбежать задумал?
– А хоть бы и задумал! – отрезал Мортон и, соскользнув вниз по плющу, неловко приземлился на собственный зад. – Тебе-то что? Проваливай и займись своими делами!
– А ты, оказывается, трус, – донеслось из-за стены, и над краем кладки показалась растрёпанная рыжая головка. Взобравшись на гребень стены, Ребекка с вызовом смотрела на Дика сверху вниз.
– Какой из тебя Божий воин! Тебя только и побить ослиной челюстью!
– Свихнутая, – огрызнулся Дик и, поднявшись на ноющие ноги, быстрым шагом пошёл в лес. Но Ребекка и не подумала отставать: она ловко съехала на землю и побежала вслед за ним по тропинке:
– Дурак! Ты дороги и то не знаешь! Тебя пристрелят, как кролика!
– Ещё чего, – фыркнул Дик и замер. Из тени деревьев навстречу ему вышли три чёрные фигуры в плащах и широкополых шляпах, надвинутых на самые глаза. Дик схватился за пистолет, но поздно: перед его лицом мелькнула сталь, ослепительно-багряная в лучах восходящего солнца. В тот же миг две шпаги вонзились ему в руку и в бедро, а короткий кинжал наотмашь полоснул по горлу. Кровь брызнула фонтаном на красно-чёрную куртку, на росистую траву и на плащи убийц.
Ребекка дико завизжала и, схватив валявшийся под ногами сук, в ярости бросилась на злодеев. Двое растерялись, но тот, что с кинжалом, ловко отпрянул и тут же, ударив девушку кулаком в лицо, схватил её поперёк талии. Втроём неизвестные скрутили брыкающуюся и царапающуюся Ребекку и швырнули на круп вороного коня.
Умирать было страшно и больно. И невыносимо стыдно. Кровь толчками била из раны в ноге, булькала в горле. Последним, что видели гаснущие глаза Дика Мортона, был обрывок синего платья Ребекки, зацепившийся за куст бузины в подлеске.

Услышав крики, часовые очнулись от дремоты и подняли тревогу. Дом разом проснулся, захлопали двери. Через несколько минут Мордаунт и Грослоу уже бежали в ту сторону, откуда донёсся последний крик. Но ещё издали, уловив тяжёлый запах свежей крови, они поняли, что худшее уже случилось.
Мордаунт наклонился над Диком. Тело бывшего кирасира было залито кровью буквально с ног до головы; огромные лужи, растёкшиеся с правого бока и вокруг располосованного горла, ещё не высохли. Пальцы правой руки, нелепо изогнутой и застывшей, намертво сомкнулись на рукояти торчащего за поясом пистолета: как видно, он не успел даже выхватить оружие. В открытых синих глазах, обращённых в небо, застыли ужас, недоумение и – обида.
Пальцы наткнулись на что-то влажное, липкое, расползающееся. Джон содрогнулся, поднёс руку к глазам и брезгливо сплюнул: красная каша, похожая на мозги, оказалась раскисшим от крови солдатским сухарём. Такая же участь постигла всё содержимое объёмистого мешочка, привязанного к поясу убитого с правой стороны.
– Святые угодники, – прохрипел капитан Грослоу. – Как только этим дьяволам удалось угробить нашего парня, что он и оружия-то выхватить не успел? Не из-под земли же они выросли!
Мордаунт молча вытирал руки о траву, стараясь не смотреть в жалобные мёртвые глаза. Он уже нашёл под койкой полупустой мешок Дика, из которого как раз исчезли сухари.
Усилием воли заставив себя выбросить Дика из головы, он обвёл взглядом окрестности поляны и тут заметил что-то знакомое. На кусте в стороне от тропинки болтался лоскут синей шерстяной ткани.
– Ребекка! – Джон вскочил и бросился в заросли бузины. – Они не только убили Мортона, они похитили её!
– Стой, чертяка! – Грослоу решительно сграбастал младшего товарища за рукав. – Пастор же говорил, их в лесу добрая дюжина! Иосафат! Нет уж, идти, так всем вместе.
Мордаунт стиснул зубы и зашагал обратно к дому. Грослоу прав, один в поле не воин. Но когда речь заходила о женщине, тем более – если она в руках у негодяев, воспоминания о судьбе матери заслоняли всё прочее, и привычное хладнокровие изменяло ему. Он крепко стиснул эфес шпаги. Прикосновение стали, холодившей руку, постепенно проясняло и мысли.

Бен Робертс и Гарри лопатами, принесёнными из сторожки привратника, засыпали землёй могилу Дика Мортона под унылый, протяжный голос Хэтча, читавшего молитву. Мордаунт никому не сказал о малодушии их собрата – силы понадобятся им для другого дела. И злоба тоже.
Сам он вместе с пастором Гедеоном обшаривал кусты бузины, сохранившие единственный след похищенной девушки.
– Ну что ж, наша догадка подтверждается, – пастор выпрямился. В одной руке у него был клочок чёрной шерсти, в другой – длинный конский волос такого же цвета. – Здесь были лошади, и, похоже, недавно.
– Как же они не оставили следов?
– А помнишь, Джон, как лет десять назад у нас поймали конокрадов? – пастор прищурился. – Они обматывали коням копыта мешковиной, поэтому их никто не мог услышать…
– Вот оно что! – подхватил присоединившийся к ним Грослоу. – Тысяча чертей, хороши же слуги у Карла, если не брезгуют и воровскими приёмами!
– Они уходят на восток, к пещерам, – Мордаунт тут же вызвал в памяти рисунок, сделанный Хоупом. – Мы должны перехватить их, пока они не зарылись в свою нору.
– Нужно разделиться надвое, – предложил пастор. – Прочешем лес в поисках следов, не теряя друг друга из виду.
– Правильно! – воскликнул Грослоу. – А когда увидим этих моавитян, то возьмём их в клещи и мокрого места от них не оставим!

Кто бы мог предположить, что именно солнце, на которое Мордаунт возлагал определённые надежды, окажется таким же ненадёжным союзником, как и Дик Мортон? Не успели два отряда пройти и нескольких ярдов, как небо начало заволакиваться тучами, и в лесу на глазах стало темнеть, будто к ночи. Пустив коня шагом, Мордаунт напряжённо осматривался в поисках каких-нибудь следов, будь то обрывок одежды или ещё клочок конского волоса. Но, видимо, Всадники и в самом деле наловчились передвигаться бесшумно: о том, что здесь кто-то недавно проходил, говорили лишь сломанные кое-где ветки, да и те в сгущающейся тьме разглядеть становилось всё труднее. Иногда Джон бросал взгляд на лица своих спутников и то у одного, то у другого замечал в глазах тревогу. Даже слова отца Гедеона не смогли полностью заглушить нашёптываний суеверного страха, особенно сейчас, в ночи, спустившейся посреди дня. А когда над вершинами деревьев раскатисто пророкотал далёкий гром – Бен Робертс, совсем ещё мальчишка, украдкой перекрестился.
«Не запеть ли псалом?» – Мордаунт оглянулся на отца Гедеона; тот приник к шее коня, высматривая что-то в зарослях. Нет, пожалуй, не стоит. Священные песнопения хороши, чтобы укрепить дух воина, но сосредоточиться на чём-то ещё они не позволяют. Пастор, как видно, это тоже понимал.
Первые капли дождя забарабанили по листьям над головой. Джон начал злиться: если ещё и дождь подыграет нечестивцам, смыв последние следы, то пиши пропало. Он морщился, когда ледяные капли, прорываясь сквозь лиственный полог, падали ему на лицо – не от холода, конечно, а от досады. Пастор Гедеон, каким-то образом уловив настроение воспитанника, подъехал к нему.
– Бог знает, что делает, Джон, – заметил он. – Этот дождь в конечном счёте окажется нам на руку: с мокрыми тряпками на копытах их кони далеко не ускачут…
Не успел он договорить, как впереди забрезжил тусклый свет, и перед отрядом открылась широкая прогалина. А по ней под потоками ливня, пересекая её наискосок, мчалась группа всадников на вороных конях. Ветер трепал их мокрые чёрные плащи, хлопавшие, как крылья стервятников.
– В атаку! – закричал Джон, выхватывая шпагу из ножен, и, пришпорив коня, вылетел на прогалину. Дождь обрушился на него холодной стеной со всех сторон, оглушил, как волна, ударившая в лицо, но это длилось всего мгновение, а потом он услышал голоса мчащихся следом друзей и увидел, что расстояние между ним и группой всадников сокращается с каждым скачком. Чужим коням и вправду что-то мешало.
Всадник во главе чёрного отряда взмахнул рукой, и по его знаку кавалькада, растягиваясь вереницей, повернула налево. Мордаунт рванул поводья, поворачивая своего коня, но беглецы и так далеко не ушли; навстречу им из густых зарослей вылетел второй отряд пуритан, во главе которого, размахивая тяжёлым палашом и поминая без разбору библейских пророков и морских дьяволов, летел, как на абордаж, капитан Грослоу.
Чёрные всадники растерялись; строй превратился в беспорядочное сборище и рассыпался в стороны. Одни повернули назад, где их уже поджидали солдаты Мордаунта, другие, видя, что терять им нечего, с отчаянной решимостью бросились в бой. Двоих сразу сбросили испуганные кони, и наездники судорожно путались в полах плащей, пытаясь хотя бы подняться на ноги.
Стычка была короткой, но яростной. Первого из беглецов Мордаунт на скаку пронзил шпагой; Грослоу схватился один на один с рослым кавалером, у которого в левой руке был ещё и кинжал; одному из спешенных Всадников Гарри Стоун мощным ударом рассёк голову – шпага сломалась, и обломок клинка застрял в черепе над бровью, наполовину уйдя в мозг, а силач пуританин, подхватив с земли оружие убитого, ещё успел отразить удар нового противника. Под Беном Робертсом убили лошадь, и, выпутавшись из стремян, юноша метнул в спину стрелку свой нож, а всегда флегматичный Хэтч, посылая кавалерам проклятия, яростно отстреливался из седельного пистолета.
Всё закончилось внезапно. Двенадцать чёрных фигур неподвижно лежали на траве. Кони частью были убиты, частью разбежались. Были потери и среди пуритан: двое добровольцев из отряда Мордаунта остались лежать возле убитых ими врагов. Капитан Грослоу был ранен в руку, Хэтч – в плечо, у Бена Робертса после падения с лошади была сломана нога. Остальные отделались царапинами.
– Вот видишь, Джон, – к Мордаунту подошёл пастор Гедеон: кончик его шпаги был обломан, по виску стекала тонкая струйка крови вперемешку с дождевыми каплями, – в конце концов, тебе пригодилось не моё слово, а мой меч.
– А где… Ребекка? – Мордаунт, переводя дыхание, оглядел убитых и тут впервые заметил, что одного из Всадников нет. – И куда подевался тринадцатый?
– Да вон же он! – взревел капитан Грослоу. По прогалине стремительно удалялась еле заметная чёрная фигурка.
Не раздумывая, Мордаунт взлетел в седло, яростно пришпорил коня и понёсся галопом. Беглец, заметив за собой погоню, отчаянно нахлёстывал своего скакуна, но измученный конь бежал через силу. Вскоре Мордаунт смог увидеть, в чём дело: поперёк спины коня висела маленькая фигурка. Голова Ребекки с растрёпанной рыжей косой беспомощно болталась, едва не задевая за стремена.
– Ах вот оно что, любезный дядюшка! – выкрикнул Мордаунт срывающимся от негодования голосом. – Вы спасаете не только свою шкуру, но и заложницу!
Мокрая шляпа слетела с головы всадника, и Мордаунт безошибочно узнал знакомое лицо.
– Придержите коня, сударь! – проорал лорд Винтер. – Иначе я сверну ей шею!
– Не свернёте! – отрезал Мордаунт, усилием подавляя рвущийся наружу крик ярости. – Во-первых, вы боитесь остановиться, верно? А во-вторых, вам, даже чтобы убить женщину, нужно десять сообщников и палач в придачу!
– Ублюдок! – визгливо крикнул Винтер, снова вытянув коня плёткой по крупу.
– Неужели вы всерьёз думали напугать нас вашими сказками о призраках? – Мордаунт интуитивно понимал, что должен отвлечь внимание дядюшки, прежде чем хотя бы приблизится к нему на расстояние выстрела.
– Вы сами горазды только… хвалиться своей ересью! – тяжело дыша, прохрипел Винтер. – А сами нос боялись высунуть, едва заслышав наши рога! А как вам наш трюк с упавшим деревом? Мы бы перерезали ваше мужичьё, как овец, – хвастливо продолжал он, – поодиночке. Мы бы сделали так, чтобы от одного имени Всадников Шеффилд-Мэнора проклятый пивовар трясся от страха! Да что Кромвель – вся Англия! – и лорд зашёлся истерическим смехом.
– Поверните коня, дорогой дядюшка, – Мордаунт хрипло засмеялся в ответ, правой рукой потянув из-за пояса пистолет, – и посмотрите, что стало с вашими сообщниками! Тогда, может, вы поймёте, что рано замахнулись на всю Англию!
Вороной конь весь покрылся хлопьями пены. Лорд Винтер, глянув вперёд, вдруг на полном скаку спрыгнул на землю и бросился бежать вниз по склону лощины, в которую обрывалась прогалина. Мордаунт опустил пистолет, чтобы не попасть в измученного коня, который остановился у края оврага со своей ношей на седле, и спешился сам. Склон был крутой, и лорд Винтер на полпути покатился вниз.
Он вскочил на ноги и помчался по дну лощины, разбрызгивая грязь. Внизу было болото, буро-зелёная кочковатая трясина. Джон выстрелил, съезжая за ним по скользкой траве, но пуля, не долетев какой-нибудь пары дюймов, упала в мутную воду. Джон перепрыгнул на ближайшую кочку, выдернул и-за пояса второй пистолет и снова прицелился.
– Плох тот дворянин, что не знает свою землю! – крикнул, обернувшись на бегу, лорд Винтер. – Ну же, племянничек, сюда! Я с радостью полюбуюсь, как вы тонете!
Слепящая лиловая молния надвое расколола небо над лощиной, и Винтер, на миг ослеплённый её вспышкой, оступился. Вязкая жижа разом поглотила его по пояс. Он завопил и отчаянно рванулся, но с каждым движением всё глубже уходил в топь.
– Джон! – дико заорал Винтер, запрокинув голову; его затянуло уже по плечи. – Будь ты проклят! Боже! Спаси меня! Пристрели!
– Я не убийца, милорд, – отрезал Мордаунт и перепрыгнул назад, на твёрдую землю.
Новый раскат грома заглушил последний крик хозяина Шеффилд-Мэнора.

– Теперь-то этот дом послужит благому делу, – сказал отец Гедеон.
Прошло три дня после схватки на прогалине. За это время Джон и Грослоу обыскали все окрестности поместья и убедились, что никого из бандитов на вороных конях не осталось в живых. Сбежавших коней изловили, оружие, найденное в пещере под холмами, перенесли в дом. За ранеными ходил сам пастор Гедеон, сверкая белой повязкой на лбу, а помогали ему Ребекка и Сэм Смит. Своего храброго гонца Грослоу обнаружил связанным в дальнем углу пещеры; как оказалось, он должен был стать первым заложником знатных негодяев. Сэм от души жалел, что не смог принять участие в битве. Теперь, когда земли Шеффилд-Мэнора были, как выразился Грослоу, «очищены от всякой заразы», Джон собирался вернуться в штаб и вплотную заняться эвакуацией госпиталя.
Утро отъезда выдалось солнечным и безмятежным. Точно так же, как и в день их приезда, солнце золотило кроны деревьев и ликующе звенели птицы.
– Дорого далась нам эта победа, – Джон потрепал по холке своего коня, нетерпеливо постукивавшего копытами. – Но я даже рад, что не пришлось марать руки об этого мерзавца.
– Я предвидел, что этим кончится, – покачал головой пастор. – Он думал, что заберёт с собой в могилу всё своё имение – а оно, выходит, унесло с собой его.
На крыльцо вышла Ребекка, пряча что-то за спиной. Её всегда насмешливые серые глаза сейчас удивительно напоминали цветы.
– Капитан Мордаунт, – девушка опустила ресницы, – я сшила это вам в подарок… от всех нас, – и протянула ему маленький свёрток.
Удивлённый Джон развернул подарок. В свёртке лежал ярко-малиновый атласный кушак с шёлковыми кистями на концах. Точь-в-точь как у генералов и членов парламента!
– Почётный пояс… мне? – опешил он.
– Бери, бери, дружище, заслужил, – со смехом поторопил Грослоу. – А то – чёрт возьми, секретарь самого Кромвеля и без красного кушака!
Джон бережно сложил пояс и убрал в седельную суму.
– Надеюсь, генерал простит мне такое самоуправство, – покраснел он.
– Уверяю тебя, Джон, на эту вещь ты имеешь все права, – улыбнулся пастор Гедеон, и вокруг его глаз обозначились непривычные, но такие добрые морщинки. – Как-никак, это и часть наследства твоего дяди.
– Наследства?
Пастор загадочно подмигнул ему:
– Помнишь малиновые портьеры из комнаты с фресками?
Джон торжествующе рассмеялся и вскочил в седло.






 

запись создана: 08.09.2013 в 17:57

---

Стоит только захотеть

Название: Стоит только захотеть
Автор: Jack Stapleton
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Эдмон, Данглар, Фернан, Вильфор, тёща де Сен-Меран и др.
Категория: джен
Рейтинг: от G до PG-13
Жанр: стёб
Саммари: к чему привело невинное желание Эдмона отучить Данглара от боязни высоты.
Примечание 1: основой для фанфика послужил эпизод из экранизации 1922 года, где в конце Данглар сходит с ума, и ему всюду мерещатся деньги.
Примечание 2: всё, что сделал предъявитель сего, сделано без получения материальной выгоды и без посягательств на авторское право.
Для голосования: #. fandom Dumas 2013 - работа "Стоит только захотеть"

СТОИТ ТОЛЬКО ЗАХОТЕТЬ

Может показаться, что во всём виноват был компас… ах, простите, компАс. Ведь если бы он не разбился, то капитан Леклер не послал бы в лавку за новым. Вот только какой спрос с бессловесной штуковины? Так что, если серьёзно, то нечего было посылать со столь ответственным поручением Эдмона и Данглара в тот самый момент, когда они были поглощены спором на вечную тему – что лучше, мозги или сердце. Или, применительно к этой парочке, что лучше – жениться на каталанке Мерседес или скопить миллион франков. А поскольку правильного ответа на этот вопрос быть не может по определению, то спор изрядно затянулся, заняв весь путь от порта до лавки с перерывом собственно на покупку компаса (то есть как с перерывом? «Будьте добры, нам вон тот, с краю… ну а я что тебе говорил?.. нет, не посмотрю пять франков, и вообще, мелочи нет!») и продолжился на обратном пути, который, для разнообразия, пролегал вдоль обрывистого берега бухты Фаро. К этому времени аргументы и с той, и с другой стороны были полностью исчерпаны, и разговор уже пошёл совершенно не о том, но оба спорщика по-прежнему не собирались сдаваться и энергично подкрепляли свою позицию жестами. Эдмону-то ещё ничего, а вот у Данглара под мышкой был зажат свёрток с тем самым компасом, что существенно ограничивало уровень его аргументации. Впрочем, бухгалтер не смущался и с удвоенной энергией размахивал свободной рукой.
И в эту самую минуту, когда Эдмон, полуобернувшись на ходу, упоённо доказывал преимущество наличия в квартире настурций и ломоносов, а Данглар в ответ воздел руки и завопил: «Да что ты вообще в этом понимаешь?!» - злополучный свёрток выскользнул у него из-под мышки и, как мешок с тридцатишестифунтовым ядром, ухнул вниз, в прозрачные голубые воды Средиземного моря.
Спорщики разом замолчали и уставились друг на друга.
- Поздравляю! – объявил Эдмон, от неожиданности забыв вложить в это слово необходимую долю сарказма.
- Не разбился бы, - проворчал Данглар. – Ну чего стоишь? Ныряй!
При других обстоятельствах Эдмон, конечно, нырнул бы. И, пожалуй, не без удовольствия. Но сейчас, ещё не остыв после недавнего спора, а заодно как не-исключено-что-и-будущий капитан «Фараона», он решил пойти на принцип.
- А почему это я? – пожал он плечами. – Я, что ли, его упустил?
Данглар осторожно заглянул через край обрыва. Его бухгалтерский мозг тут же прикинул расстояние до воды, под кристальной толщей которой лежал на мелкой гальке растреклятый свёрток. И результат ему очень не понравился.
- Я бухгалтер, а не самоубийца, - парировал он и скрестил руки на груди, давая понять, что со своей стороны обсуждение проблемы полагает законченным.
Эдмон подошёл и, в свою очередь, тоже посмотрел вниз. Однако его мозг, по-видимому, оперировал другими категориями и поводов ужасаться не нашёл.
- Ну где тут самоубиваться? – заключил он. – Тут ниже, чем с мачты. Или, - он сделал паузу и насмешливо-испытующе покосился на приятеля, - ты что, нырять не умеешь?
- Может, умею, а может, и нет, – фыркнул Данглар и отвернулся. – Тебе какое дело?
Эдмон ответил не сразу. Ему даже стало любопытно, отчего это Данглар так болезненно реагирует по такому, на его взгляд, пустячному поводу.
- Ну извини, - он обошёл вокруг Данглара и попробовал заглянуть ему в лицо, - я ж не знал, что ты боишься…
Данглар ничего не сказал, хотя мысленно поздравил себя с тем, что Эдмон наконец-то понял столь очевидную вещь – а именно то, что он, Данглар, в очередной раз оказался прав. Однако он и не представлял себе, что страсти по нырянию ещё только начинаются. Точнее, просто не учёл одного. Врождённого стремления Эдмона выручать, помогать и поддерживать, которому в будущем суждено было разрастись до масштабов целого графа Монте-Кристо.
Пока ещё не граф снова посмотрел вниз, как будто собираясь всё-таки уступить собеседнику, потом вдруг повернулся и провозгласил:
- Ну этого же нельзя так оставить!
- Что оставить? – Данглар от неожиданности даже поперхнулся.
- Твою боязнь! – объявил Эдмон. – Она же тебе наверняка мешает!
– Не больше, чем отсутствие мозгов, – полноценным саркастическим тоном заметил Данглар, но все преимущества означенного тона пропали даром.
– Ну ты только посмотри! – Эдмон, всё больше увлекаясь новым для себя амплуа психотерапевта, схватил приятеля за рукав и потащил к самому краю скалы. – Ну как можно бояться, вот ответь мне, а? Оно же… такое спокойное, такое тёплое, такое… само тебя держит!
– Вот пусть тебя и держит, – проворчал Данглар, ненавязчиво выворачиваясь из азартной хватки старшего помощника «Фараона».
Но Эдмон был не из тех, кто сдаётся при первой неудаче.
– Ладно, – махнул он рукой. – Пускай тебе не нравится море. Но что-то же должно… Заманчивое чтобы… Придумал! – выпалил он. – Представь себе… представь, что там внизу не вода, а деньги!
– Деньги? – оторопел Данглар.
– Ну да! – Эдмон, щурясь от солнца, показал вниз. – Целая куча денег! Луидоры, франки, казначейские облигации, и всё твоё, понимаешь?
– Всё равно глупости, – просопел бухгалтер, из-под руки глядя на море. – Не бывает, чтобы такая куча денег и без присмотра…
– Ну а я что говорю? Ты и присмотришь…
Данглар невольно зажмурился. Солнечные лучи, ломаясь и играя на воде, били прямо в глаза. Море было усыпано множеством мелких светлых кругляшей, удивительно похожих на монеты. А то, что мелькало между ними, не то зелёное, не то голубое – ну конечно, это же банковский билет, и как он его сразу не заметил? А вон ещё один. И ещё…
– Делёжки не бу-удет! – заорал Данглар и, растопырив руки, шагнул со скалы.
Эдмон, сам не ожидавший такого быстрого и действенного результата, впервые задался мыслью, а что же будет дальше, но додумать её не успел, потому что «дальше» уже случилось. Из моря раздался плеск и забористые булькающие чертыхания.
Данглар неуклюже барахтался внизу под скалой и с бухгалтерской точностью поминал всех до одного морских дьяволов.
– Держись, я счас! – окликнул его Эдмон и спрыгнул. Вынырнув рядом с Дангларом, он тут же закашлялся, ибо большая часть брызг, которые разлетались во все стороны от его приятеля, попала ему в лицо.
– А ты боялся! – торжествующе прокомментировал он. – До берега сам доплывёшь или тебя поддержать?
Данглар взглянул на него как в первый раз.
– Но, чёрт возьми, Дантес, – пропыхтел он, – там же в самом деле были деньги…

– Нет, ты мне объясни, как это получилось? – в четвёртый раз повторил Данглар. Наутро после эпопеи с компасом психотерапевт-самоучка и его первый клиент сидели у дороги под большой смоковницей и обсуждали вчерашнее приключение. – Кто тебя вообще надоумил?
– Никто, – честно признался Эдмон. – Сам придумал…
– С твоей фантазией только планы мести составлять, – пробурчал Данглар. – Но факт остаётся фактом: я действительно увидел деньги и, как полный идиот…
– Почему сразу «идиот»? – перебил Эдмон. – Ты, кстати, очень удачно нырнул для первого раза.
– Одним словом, – проигнорировал его бухгалтер, – я чуть не сломал себе шею и чуть не утонул из-за того, чего на самом деле не было. Вот я и хочу разобраться, какого чёрта это со мной произошло и не схожу ли я с ума.
– По-моему, всё как раз правильно, – попытался возразить Эдмон. – Ты представляешь себе деньги и прыгаешь…
– А если, на минуточку, в следующий раз я их себе представлю на подоконнике пятого этажа? – начал заводиться Данглар. – Тогда что?
– А смысл? Тебе же не нужно прыгать с пятого этажа.
– Я бы и со скалы не прыгнул, если б деньги не увидел!
– Что за шум, а Дантеса не бьют? – послышался знакомый голос. Из-за поворота вышел Фернан с полной корзиной рыбы на плечах.
– Придумал бы что-нибудь новенькое, – вздохнул Эдмон, вставая. Если уж говорить о чувстве юмора – то, что называлось им у Фернана, было невозможно выносить больше пяти минут. К сожалению, единственным, кто этого никак не мог понять, был сам Фернан.
– Говорят, тебя вчера на скале с Дангларом видели, – продолжал каталанец, явно набиваясь на конфликт, – я как раз и хотел узнать, что ты Мерседес на это скажешь…
– А Мерседес мне уже сказала, – усмехнулся Эдмон, – что кое-кто за такие сплетни вчера веслом получил…
Крыть Фернану, строго говоря, было нечем, потому что весло было, пусть даже всего лишь в виде малоприятной перспективы, если он не прекратит болтать ерунду. У него, правда, имелись три неизменных аргумента – два внушительных кулака и один нож, но как же быть с рыбой? А рыбу надо было доставить в целости и сохранности, потому что в «Резерве» намечался банкет по случаю очередной почётной грамоты, вручённой помощнику королевского прокурора…
Пока Фернан, скрипя зубами, решал эту непростую задачу (куда там пресловутой «дилемме узника!»), он и думать забыл и про рыбу, и про Данглара. А с этим последним между тем и в самом деле творилось что-то странное: вытаращив глаза и приоткрыв рот, он напряжённо разглядывал содержимое Фернановой корзины. И как только он раньше не замечал, до чего же серебристая переливающаяся рыбья чешуя похожа на серебряные монетки? Целая груда, целая корзина монет… вон, уже сквозь прутья просвечивают, того и гляди, высыплются!
- А ну поставь! – заорал Данглар и, накинувшись на рыбака, попытался отобрать у него корзину. А поскольку она так и покоилась у Фернана на плече, то, перевернувшись, опрокинулась ему прямо на голову. Серебристый скользкий рыбопад обрушился к ногам незадачливого ловца, а Данглар между тем, причитая, пытался запихнуть особо упитанную скумбрию в свой бумажник.
Фернан, наконец, сорвал с головы корзину и сделал то, что сделали бы на его месте десять каталанцев из девяти: сцапал бухгалтера за грудки и хорошенько тряхнул. После третьего или четвёртого встряхивания Данглар похлопал глазами и оторопело уставился на рыбину в одной руке и облепленный чешуёй бумажник – в другой.
– Так это опять не деньги… – пробормотал он несчастным голосом. – Они уже даже высыпались…
– Мда… – прокомментировал Эдмон, который удивился не меньше. – Кажется, с деньгами у тебя серьёзнее, чем я думал.

«Ну кто же знал, что так будет! – оправдывался сам перед собой Эдмон, поднимаясь в квартиру Данглара. – Я вон, когда маленький был и темноты боялся, тоже себе представлял, что в чулане под лестницей пещера с сокровищами. Но я же не искал сокровища и искать не собираюсь!»
(Насчёт этого он, как мы знаем, погорячился…)
«А с деньгами этими, похоже, я всё-таки перестарался. Вперёд буду знать… Интересно, а согласился бы Данглар попробовать какой-нибудь другой способ?..»
С этими мыслями будущий знаток банкирских душ постучал в дверь. Но никто не отзывался.
– Можешь не стучать, – сообщил материализовавшийся где-то у него за спиной Кадрусс. – Нету его, похоже.
– Куда же он делся? – удивился Эдмон.
– Спроси чего полегче, – грустно ответил портной. – Сам его жду… он же мне проставиться обещал за новую жилетку. Не простую, между прочим, а с потайным карманом.
О том, зачем понадобился потайной карман, Кадрусс вовремя сообразил умолчать, хотя это был предмет его тайной гордости, если не сказать – секрет фирмы. В кармане, специально для написания доносов, должна была лежать маленькая чернильница, а для прочности и непромокаемости в нём имелась дополнительная подкладка из кусочка штормовой робы.
Впрочем, ещё неизвестно, что сказал бы Кадрусс, узнай он, что Данглар в настоящий момент находится как раз там, куда стремилась душа портного-рационализатора – а именно в «Резерве», за любимым столиком под сикоморами. Вот только компанию ему составляли не обещанные деликатесы, а перо, чернильница и Фернан Мондего.
– А я тебе говорил, – повторял Фернан, потягивая вино и сияя от сознания собственной правоты, – говорил я тебе, что от Эдмона Дантеса ничего хорошего не будет!
– Говорил, говорил, – пробурчал Данглар, уткнувшись в стакан, – дорвался до менторского тона!
Каталанец не вполне понял смысл его ответа и на всякий случай даже не обиделся – в конце концов, лучшему другу и соавтору и без того плохо.
– И что ты делать собираешься? – спросил он. – Может, пока у тебя это не выветрилось, поищешь мне новое рыбное место?
– Вот ещё, – проворчал Данглар. – Я теперь к морю на милю не подойду. (Это было сильно сказано, поскольку вид на море открывался прямо из окон трактира). Нет уж, я предпочитаю более проверенные средства, – и кивнул на стоящую перед ним чернильницу.
– Донос, что ли? – удивился Фернан. – А ты уверен, что он поможет?
В глубине души Данглар уже ни в чём не был уверен. Но не ронять же авторитет перед Фернаном!
– Донос от всего помогает, – наставительно сказал он, подпёр подбородок кулаком и нацарапал левой рукой свою неизменную формулу «приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора…». Но на этом процесс застопорился, ибо о том, как подоходчивее уведомить прокурора о подобной чертовщине, Данглар и сам толком не знал.
– «Эдмон Дантес подал мне опасную для жизни идею»… нет, не то, – бормотал он, покусывая конец пера, – лучше так: «из-за Эдмона Дантеса мне стали мерещиться деньги, из-за чего я…»… нет, это масло масляное… «Эдмон Дантес планомерно сводит меня с ума…»
– А донос анонимный или нет? – внедрился в ход творческого процесса Фернан.
– Анонимный, какой же ещё? – буркнул Данглар.
– А как тогда прокурор узнает, что это ты от Дантеса пострадал? – резонно заметил Фернан.
– Прокурор всё знает, - сквозь зубы отозвался Данглар, шуруя пером по бумаге. Сказать по секрету, он давно уже подозревал, что Вильфор успел запомнить его почерк, благо возможностей было достаточно. Честно говоря – более чем достаточно…

А сам Вильфор в это время нервно поглядывал на часы и притопывал ногой под столом, сидя в беседке у будущей тёщи. Из глубины сада доносилось кликанье садовых ножниц, изредка сменявшееся причитаньями мадмуазель Рене.
Политические убеждения маркизы де Сен-Меран развивались по траектории, непостижимой для логики простого смертного. Стоило ей вычитать в каких-то мемуарах позапрошлого столетия, что его величество Людовик Тринадцатый самолично изволил варить варенье, как почтенная дама со всем пылом нерастраченного на высокие цели роялизма ударилась в садоводство. Зелёные насаждения вокруг загородного особняка Сен-Меранов потеснили кусты красной смородины. На закономерный вопрос Вильфора, почему именно красная смородина, а не, скажем, персики, маркиза разразилась вдохновенным монологом по поводу какого-то легендарного рецепта варенья без косточек. Но, к сожалению, Вильфор так и не дослушал его, поскольку при упоминании о том, что таковые выбирают пёрышком из каждой ягодки, он спешно извинился, вскочил и улизнул в суд под предлогом только что полученного доноса. С тех пор, памятуя о перспективе пёрышка, помощник прокурора тихо ненавидел красную смородину. Правда, пока с ним были солидарны одни садовые сони, принципиально поедавшие вместо кислых ягод сладкие персики.
– Жерар! – донёсся из-за бастиона смородиновых кустов голос маркизы. – Исполните же, наконец, свой профессиональный долг!
– Это какой же? – с тревогой уточнил Вильфор, на всякий случай не высовываясь из беседки.
– Рассудите нас! – воззвала тёща. – Вы же юрист. Я уже битых полчаса пытаюсь убедить нашу политически нестойкую Рене, что смородина уже поспела, а она смазывает и смазывает этот принципиальный вопрос!
– Тут не юрист нужен, а дегустатор, – проворчал Вильфор себе под нос. Сам он не без оснований полагал, что не годится на эту роль по вполне понятной причине: для него и зрелая, и незрелая смородина была на один вкус – кислятина. Однако всё шло к тому, что волей-неволей придётся покинуть спасительную беседку и принять на себя удар по дегустации, а то, не приведи престол-вера, и немедленному сбору политизированных ягод. Если, конечно, не случится чудо…
Чудо и случилось. Впрочем, с учётом обстановки, оно имело вид судебного пристава, который трусил по садовой дорожке с конвертом в руках.
Вильфор свесился через перила беседки и начал отчаянно сигналить шляпой. Пристав потоптался на месте и, понурив голову, поднялся по ступенькам.
– Я их предупреждал, что вы меня прибить изволите, – грустно сообщил он, – но господин королевский прокурор сразу приказал: всё, мол, что левой рукой написано, всё нести господину Вильфору…
– Так и неси! – Вильфор выхватил у него из рук письмо, нетерпеливо развернул его и принялся читать: – «Приверженец престола и веры»… ну надоело уже, никакой фантазии… «уведомляет»… ясно, опять от Данглара… а это что такое?! «Эдмон Дантес сводит меня с ума под предлогом преодоления боязни прыжков со скалы»?
– Точно, с ума сошёл, – отважился вставить свои пять сантимов пристав.
– «В результате чего, – продолжал читать Вильфор, не вполне веря собственным глазам, – в результате чего я начал видеть деньги там, где их нет, и стремление их, т.е. деньги, собрать, обезопасить и сохранить заставляет меня рисковать жизнью…»
– Я же говорил, прибьёте, – бубнил несчастный пристав.
Вильфор опустил письмо и в раздумье посмотрел куда-то в глубину сада. Одно-единственное слово из письма не давало ему покоя. Слово «собрать».
– А как вы думаете, – абсолютно серьёзно спросил он, испытующе взглянув на пристава, – красная смородина похожа на деньги?
– Кхм… – до опешившего собеседника смысл вопроса дошёл далеко не сразу, вместе с осознанием того, что бить не будут. – Ну… это… вряд ли. Скорее уж на драгоценные камни.
– Неважно, – Вильфор сел на скамейку и испустил долгий вздох облегчения. – Кажется, я спасён!

Через час Данглар обнаружил под дверью самую настоящую повестку. Поначалу он забеспокоился, но, пока он читал послание, его физиономия постепенно приобретала злорадное выражение.
«Уважаемый господин Данглар (зачёркнуто) приверженец престола и веры! Просим явиться в дом маркиза де Сен-Меран для участия в следственных действиях. Защиту свидетеля гарантируем. Помощник королевского прокурора Вильфор».
«Ты смотри! – не без восхищения отметил про себя Данглар. – Приверженцем назвали. Уважают моё право на анонимность!»
Немного смущала туманная формулировка «следственные действия». На всякий случай Данглар даже посмотрел по карте, где примерно находится дом Сен-Меранов, и, убедившись, что поблизости от него нет ни моря, ни скал, окончательно перестал тревожиться.

– Ну и как вы это с ним делаете? – нетерпеливым шёпотом спросил Дантеса стоявший у калитки Вильфор, завидев приближающегося Данглара.
– Уже никак, – честно ответил Эдмон. – Это само начинается.
– Ясно, – резюмировал Вильфор. – Тогда отойдите во-он в ту стону, вы мне кусты закрываете.
– Угу, – кивнул Эдмон, перемещаясь вправо, прямо в поле зрения Данглара, который, в свою очередь, торжествующе потёр руки и вошёл в калитку.
– А вот и вы! – довольно провозгласил Вильфор, не без труда вернув своей сияющей физиономии привычное постное выражение. – Прошу сюда, господин приверженец престола и веры!
– Э-э, – Данглар покосился в сторону Дантеса и на всякий случай понизил голос, – надеюсь, мне не придётся повторять наши, кхм… следственные действия перед судом?
– Не придётся, – абсолютно честным тоном заявил Вильфор, а Эдмон чуть не прыснул в кулак. – Пройдите лучше вот сюда… по тропинке… нет, левее… пардон, пардон, только не наступите на мои любимые желтофиоли. Вот здесь! – и деликатно, но решительно развернул Данглара лицом (а точнее сказать – лицом к лицу) к зарослям устрашительной смородины.
Данглар, пока что не видевший никакого криминала в том, что его уводят подальше от Дантеса, против которого он собирался дать весьма подробные показания (включая алфавитный список морских дьяволов, помянутых им во время вынужденного купания под скалой) и при этом сохранить в неприкосновенном виде свою физиономию, всё же не смог сдержать удивления, ибо совершенно не видел никакой связи между красной смородиной и морем или хотя бы Фернановой скумбрией.
Вильфор торжественно протянул руку к кустам и с плохо скрываемым нетерпением спросил:
– Так на что это, по-вашему, похоже?
– А на то и похоже, – живо откликнулся Данглар, – что меня необдуманно, но вполне планомерно сводят с ума! И я вам больше скажу: если бы кое-кому, чьего имени я называть не буду – хотя вон он, у вашей калитки стоит – так вот, если бы кое-кому не пришло в голову, что все должны, по его примеру, сигать в море с чего придётся, я бы никогда в жизни не подумал, что, например, морская вода – это банковские билеты! Ну или хотя бы что ваша смородина – драгоценные камни… камни… ой, чёрт…
Круглые полупрозрачные шарики-ягоды покачивались на веточках, как невиданное ожерелье, или клонились к земле длинными висячими серьгами. Прямо-таки целое состояние повесили на куст! И куда только смотрит этот маркиз де Сен… как его там? С такой расточительностью у него скоро и маркизовского титула не останется!
– Безобразие, – пыхтел Данглар, срывая ягоды обеими руками сразу, – ну ничего, я вам покажу, что такое экономия и сохранность…
– Работает! Забодай меня Фемида, работает! – Вильфор подпрыгнул, чуть не потеряв очки, и замахал шляпой Эдмону. – Я спасён! Рене спасена! Стоп, – вдруг очнулся он от эйфории, – а потом что делать? Как мы у него смородину-то заберём?
– Как в прошлый раз, – предположил Эдмон. – В море или потрясти – тогда помогало.
– Сразу нельзя, – возразил Вильфор. – Пусть сначала семечки из ягод вытащит.
– А ещё говорят – страшнее замка Иф ничего не придумали, – не удержался Эдмон. – О! Знаете что? Скажете ему, что у вас от банка… как там эта штука называется, когда можно брать из банка денег сколько захочешь – не ограбление, а как-то ещё?
– Неограниченный кредит, – окончательно уверовав в своё счастье, подсказал Вильфор.



 

запись создана: 28.04.2013 в 16:35

---

Шурик дома!

Спасибо вам всем за поддержку, дорогие мои!
Сегодня утром мы вытащили Шурика из подвальной кладовки. Он здоров, он бегает и уже ест понемногу.

---

Шурик потерялся... Ищем со вчерашнего вечера.

---

Какой вы авантюрист?

---

С Хэллоуином!

Боська сушит фосфор на носу. У неё в планах постучать лапой в окно Баскервиль-холла и разжиться овсяным печеньем.

---

Lana90, с днём рождения!

---

Вчера сочинил грустную песню

ГРУСТНАЯ АВТОБИОГРАФИЯ

В Коста-Рике, в лесу, пил я пальмовый сок,
В Девоншире на кофе гостей созывал.
Что любил - потерял, что имел - не сберёг,
Был я смел и удачлив, но сэром не стал.

Я бросался на всё, как зелёный сачок,
Я менял города, я менял имена,
Ставил вешки я сам там, где нету дорог,
Не цветут орхидеи, не светит луна.

И, уже не надеясь на старый "галан",
Проклинал я неверье в фамильных зверей,
И английских болот непроглядный туман,
И углы черепов, и мозги сыскарей.

Зачеркнуть бы всю жизнь - да к наследству вперёд
Полететь с ненаглядной Собулей своей!
Только примет ли вновь баскервилевский род
Одного из пропащих своих сыновей?..

---

Хирургия

Надставлял Лоттику канву. Ага. Оказалось, что канвы в длину впритык и в раму, соответственно, чёрта лысого вставишь.
Это я потому так невикториански ругаюсь, что сия хирургическая операция с использованием ножниц и паутинки вытрясла из меня с полфунта нервных клеток.
Жмоты. Что им стоит прирезать лишних 10-15 см?

---

Наши с Helen Stoner старые-престарые вредные советы то Треку

Если ты увидишь триббла,
Накорми его скорей,
За тебя и суп, и кашу
Он слизнёт в один присест.
Одному не удивляйся:
Если съешь его компот,
Триббл заверещит ужасно -
Как же так! Он заслужил!
(Джек)

Если на другой планете
Подлетят к тебе клингоны
И довольно резко спросят,
Что ты там у них забыл,
Предложи им для просмотра
Два рекламных каталога,
И они на пятом варпе
С той планеты удерут.
(Джек)

Ну а если ромуланцы
К вам подкатят под прикрытьем,
Сразу Спока посылайте -
У него уже был опыт
Соблазнять рихансу-женщин,
Может быть, еще прокатит.
Если же мужик там главный,
Всяко можно побалакать
Про вулканских общих предков,
У кого - миролюбивых,
У кого - наоборот.
А пока он отвлекает,
Капитан успеет слямзить
И прибор для маскировки,
И сверхценный трансклюкатор,
И центурионский плащик
(Он античность уважает),
Ну и для себя порнушку,
Если очень повезет ))
(Элен)

Если на планету хиппи
Вас судьбина занесёт,
То не ешьте местных яблок -
Вкус у них что твой тротил.
Наберите помидоров
Там примерно два ведра
И кидайтесь в орионцев,
Чтоб сказать им своё "фи".
(Джек)

Если в космосе гуляет
Межпланетный злобный грипп,
То возьмите у Маккоя
Из аптечки старый эль,
Из-под чеховской кровати
Выньте водку "Пять озёр",
А у Скотти в теходеле
Две бутылки вискаря.
Если всё смешать и выпить,
Нипочём не только грипп:
Даже Хан от "Энтерпрайза"
Беж оглядки побежит.
(Джек)

Если вас платоник вредный
Захватить собрался в плен,
Запаситесь методичкой
Про марксизм и ленинизм
И его, на диспут вызвав,
Перекуйте в своего,
Пусть бежит к себе и строит
Сверхтотальный дефицит.
(Джек)

Если вы туда попали,
Где бандито-гангстерито
Постоянно пьют чинзано
И плеванто на закон,
Примените метод Фукса
И сыграйте с ними в физбин,
А потом на сода-виски
Транспортируйтесь на борт.
(Джек)

Вредные советы-Калевалы)))
Если вы в десант идете,
То возьмите в гардеробе
Не горчичную рубашку,
Не зеленую с запАхом,
Не небесно-голубую,
А оттенка свежей крови -
Вот тогда любая гадость
С открываемой планеты
Вас захочет сразу скушать,
В крайнем случае утащит
И велит ей поклоняться.
Лучше вы всегда заранье
Приглашайте офицера
С очень острыми ушами -
У него кровь несъедобна
Для инопланетной хрени,
Будь то вирус неизвестный
И вампиры соляные,
Или облако живое,
Жрущее всех без разбору.

Только лучше приготовьтесь:
Для него все нелогично,
Ну а также любопытно
И научно-интересно,
Всех он на уши поставит,
Будет рыскать с аппаратом,
Что трикодером зовется,
По горам и по долам.
А за ним и Боунз сварливый,
Что не так - он вас залечит,
Вы и глазом не моргнете -
Очутитесь в лазарете,
Весь обмотанный бинтами,
Датчиками, проводами
И с микстурой за щекой.
А во время процедуры
Очень будет док ругаться
Нехорошими словами
На вояку-капитана
И на гоблина с ушами,
Что позволили той хрени
Спробовать себя на зуб.
(Элен)

По "Чем розу ты ни назови":
Для создания укура
Пригласите осьминогов
В оболочке человека,
Дайте вас пугнуть прилично,
Захватить ваш звездолет,
А потом на всю катушку
Их поите самогоном,
Виски, водкой и чифирем,
Им подсыпьте витаминок,
Чтобы бегали по стенам,
А девчонок их целуйте
В час по сорок тысяч раз.
Коль не дрогнут, обыграйте
В шашки, шахматы и нарды,
В физзбин, покер и "железку",
А попутно им внушайте,
Что корабль им не игрушка,
Что от осьминогов треснет.
Что им дома не сидится?
Дома тоже хорошо.
А когда они размякнут,
Предложите им планету,
Планетоид, астероид
И пяток комет впридачу.
Вот тогда они заплачут
И, тентаклей утираясь,
Вас отпустят навсегда.
(Элен)

Цирк желаете с конями?
К Гарри Мадду вы летите -
У него всегда идеи:
Как проехать на халяву
С контрабандой из девиц,
Как сбежать из заключенья
И андроидов возглавить,
А заветный "Энтерпрайзик"
Для него вообще как клад.
Только он слегка ошибся:
Там не лаптем щи хлебают.
Могут все скакать козлами,
Танцевать хоть что попало,
Перекидывать друг другу
Бомбы, глазом не видны.
Робот! Бойся "Энтерпрайза"
(если только ты не Дейта) -
Ты от этих человеков
Замыкание получишь,
Потому что нелогичны
И толкуют что попало,
И от их манипуляций
Точно всех закоротит.
(Элен)

---

Помогите котятам!

26.10.2013 в 19:48

Пишет  Танья Шейд:

Спасите котят

26.10.2013 в 20:04

Пишет  Кристалл хрусталя:

25.10.2013 в 21:18

Пишет  Astreldis:

Екатеринбург

В связи с тем, что наш жилец с Мартовской съезжает, а хозяйка на новой квартире против животных, ищут дом котята-девки: черненькая и беленькая.

Котята ласковые и игривые, приучены к горшку. С нас бонусом - прививки и паспорта. Актуально для Екатеринбурга, но могу транспортировать в другой город.

Если никто не возьмет, котят хотят усыплять.

Очень прошу перепоста.

---

Ну, значит, сидеть нам завтра в других местах.

25.10.2013 в 16:20

Пишет  Sectumsempra.:

25.10.2013 в 16:04

Пишет  Diary Spirit:

Перенос серверов 26.10

С невыразимой тоской вынуждены сообщить, что в эту субботу, 26 октября, примерно с 10 часов утра и до вечера, наш сайт будет отключен в связи с физическим переносом серверов в другое помещение по новому плану дислокации клиентов дата-центра.

Какое количество нервов сэкономится) Слава тебе, Господи)))

---

Люблю синий. Как они догадались?