Это началось прошлым летом, наверное. Ну, когда не продохнуть было от адовой работы. Мои милые дамы на меня даже орали, что я превратился в печатающе-жующе-зевающий неподвижный агрегат. Со стороны я на себя тоже поражался, но, чёрт возьми, делал всё, чтобы вместо бабочек, тропинок и речки у меня были бумажки и словарь.
И вот тут это началось. Потому что я стал бояться свободного времени. Не то чтобы переселиться в бункер, но, например, доставая с полки маску для плавания, я невольно думал - а вот если я утону или (что вероятнее, я же Стэплтон!) меня продует, как я буду доделывать работу и объясняться? Или если поеду в город и попаду под кэб? Нет, я с кэбом снизу уже малость знаком, и кирпич дважды на одну макушку не падает, но всё-таки... Сам виноват получусь. А это ох и неприятно.
Поэтому, когда я начинаю понемногу думать о лете, у меня снова оживает этот невесть откуда взявшийся страх.
А я не люблю бояться. Я люблю держать ужас за поводок. Воть.
И вот тут это началось. Потому что я стал бояться свободного времени. Не то чтобы переселиться в бункер, но, например, доставая с полки маску для плавания, я невольно думал - а вот если я утону или (что вероятнее, я же Стэплтон!) меня продует, как я буду доделывать работу и объясняться? Или если поеду в город и попаду под кэб? Нет, я с кэбом снизу уже малость знаком, и кирпич дважды на одну макушку не падает, но всё-таки... Сам виноват получусь. А это ох и неприятно.
Поэтому, когда я начинаю понемногу думать о лете, у меня снова оживает этот невесть откуда взявшийся страх.
А я не люблю бояться. Я люблю держать ужас за поводок. Воть.
